Забуксовала, рванулась и стихла трагедия на лестнице, лопнуло чрезмерное сердце обманутого гиганта, и он стал медленно сползать вниз, гоня толпу любопытствующих мерзавцев вон из дому.
Деревьев огляделся, решая, каким путем уносить нош и рукописи. Нелишне заметить, что Дарьи Игнатовны он, полностью, очухавшись, возле себя не обнаружил. Он еще раз выглянул в окно. Вид заварухи, разворачивавшейся там, не понравился ему. Он решительно отступил в сторону винтовой лестницы. Имел повторное приключение на ней. Потом был покинутый первый этаж. Дверь на тайное крыльцо оказалась не заперта. Дальше помощь оказал сарай, с крыши которого легко было перебраться через ограду. Потом он с полчаса осторожно и путанно выбирался из поселка на трассу. Что-то ему подсказывало, что некоторые предосторожности не помешают.
Уже в кабине машины, слетавшей в Москву по Можайскому шоссе, он попытался навести хотя бы приблизительный порядок в своих впечатлениях. Но любые усилия в этом смысле только усугубляли сумбур. Непропорционально много времени у него заняло взвешивание того, какою силой выдержки должен был обладать Иона Александрович. Прочитать такое про свою жену и не задушить при первой встрече автора, даже вести с ним рассудительные беседы, всячески ублажать и платить ему деньги… Впрочем, денег у фальшивомонетчиков, конечно, как грязи.
Потом его мысль почему-то занялась пьяной дамой у поливалки. Очень ему интересно было узнать, кто такая была танцевавшая. И куда исчезла Дарья Игнатовна. Как всегда, осчастливила, но не насытила. Теперь она, по-видимому, вдова. Свободна, но под надзором траура. Неудобно будет к ней отправиться прямо завтра. Но даже «завтра» казалось ему слишком далеко.
Только бы добраться до душевой, смыть, безжалостно смыть все эти нагромождения. Он ощущал в себе возможность какой-то однозначной и, может быль, спасительной ясности.
Рукописи свои он чуть было не оставил в машине. Перестал ощущать нужду в них и какую бы то ни было ценность. Шелуха, плевелы. Причем не просто плевелы, а разглаженные, пронумерованные и сложенные в стопки. Его развеселила эта мысль, и он приближался к подъезду, загадочно улыбаясь и помахивая сеткой.
В подъезде этом, полутемном, в меру загаженном, произошло вот что. Для начала там были открыты оба лифта, что Деревьева удивило, была в этом какая-то ненормальность. Деревьев слишком поздно обратил внимание на три высокие плотные мужские фигуры, расположившиеся на площадке. Один выступил вперед: мощные черные усы, невидимые, но явно тоже черные глаза. Он что-то сказал на незнакомом языке. Хотя язык был предельно непонятен, писатель понял, что у него ничего не спрашивают, ему, наоборот, что-то сообщают. Причем что-то официальное. Вслед за этим в руке у говорившего, в это трудно поверить, но это так и было, появился пистолет. И сразу раздался выстрел. Негромкий, по-подвальному плотный, полностью вписавшийся в конфигурацию подъезда. Наверх выскользнуло маленькое шарообразное эхо. Плотные усатые мужчины быстро, но не торопясь, вышли на улицу под своды благоухающей сирени. Наверху раздались торопливые, несколько неуклюжие шаги, и показалась запыхавшаяся, возбужденная Антонина Петровна. Она не сразу сообразила и некоторое время тупо изучала судороги знакомого тела. Находясь, несомненно, в шоке, она подошла к нему. Деревьев лежал на ступеньках, вяло отталкиваясь слабеющей ногой от равнодушного кафеля. Антонина Петровна села рядом и осторожно приподняла его голову. Видимо, инстинктивно пытаясь оказать ему последнюю помощь, она прижала эту голову к своему боку. И писатель Михаил Деревьев отдал богу душу на пороге собственного дома на руках законной жены.
Часть III. Памятник
Пора, наконец, объясниться. Для начала — кто такой я, пишущий эти строки? Я человек, который разыскал, сохранил и подготовил к изданию рукопись Михаила Деревьева, представляющую первую часть настоящего издания. Я человек, который сочинил «Позднейшую вставку», вторую часть — «Избранное» — и общий эпиграф. Зовут меня Михаил Пафнутьев и я являюсь сводным братом главного героя. Нелишне заметить, что в финале первой части я действую под обозначениями «этот ублюдок», «кривая сволочь».