Костка тем временем взнуздал гнедого жеребца. Михаил ловко, с земли, вскочил в седло. Маняша побежала у стремени, постепенно отставая.
- Мишука, а как же я?
- Привыкай! Ты теперь хозяйка.
Глава пятьдесят вторая
Через Москву-реку Ознобишина переправлял в длинном узком челне болтливый старикашка Федот, худой и жилистый, беззубый и смешливый. Гнедой плыл позади челна, удерживаемый Михаилом за уздечку. От Федота Ознобишин узнал, что к Москве прибывают ратные люди.
- Не иначе князь Дмитрий готовится в поход, - заключил старикашка. Воин наш князь, весь в сродничка свово, князя Юрья. Тот так же, все в походах. Я тогды мальчонкой был и видел его, как тебя. Ростом невелик, а храбрости отчаянной. Как прослышит, где драка, так летит туда, словно сокол. Никого не боялся.
Михаил улыбнулся и спросил:
- Выходит, Дмитрий-князь такой же, как Юрий?
- Именно такой!
- Так это хорошо! Нам такой князь и нужен.
- Конешно, такой! Жить в страхе, трястись от скрипа дерева - кака жисть!
Нос челна уткнулся в берег. Ознобишин сошел на твердую землю, вывел коня, с которого ручьями заструилась вода, увлажняя траву, поблагодарил старичка и поехал верхом на холм.
Михаил хорошо помнил улочку, ведущую во двор великого князя, но она, так же, как и все в Кремле, сильно изменилась: совсем стала узка, искривилась, обросла по обе стороны высокой городьбой каких-то дворов, которых раньше не было. Колымажные ворота представляли собой проезд под высоко выгнутой аркой между двумя квадратными башнями, сложенными из толстенных дубовых бревен. Под двумя поднятыми решетками стояли стражники с копьями. Старшой у них был усатый и строгий на вид мужчина, в кольчуге и при висевшем на поясе мече. Он придирчиво оглядывал каждого идущего, многих поворачивал назад, сердито объясняя, что тому-то надобно к такому боярину или дьяку, другим на митрополичий двор, к архимандриту Архангельского собора Михаилу. По его нахмуренному, недовольному лицу было видно, что ходоки ему давно надоели.
На Михаилов вопрос о Мещерякове спросил сам:
- Ты из Орды? Проходи. Тебя ждут.
Михаил в поводу провел своего коня под аркой ворот. Около него тотчас оказались два отрока в беленьких рубашках. Один из них взял у него повод и отвел гнедого к коновязи, другой вызвался его проводить.
У невысокого крыльца деревянного дворца под бочкообразной чешуйчатой кровлей мальчик оставил Михаила, а сам прошел в низенькую дверь.
Поднявшийся галдеж заставил Михаила обратить внимание на появившуюся группу дружинников. То были молодые ребята, гридни, шумливые, озорные, они были одеты в светлые рубашки и штаны, заправленные в сапоги; у двоих на поясах болтались охотничьи ножи в кожаных ножнах. Вначале парни беззлобно потешались над одним из своих товарищей, но так как он никак не отозвался на их шутки, начали приставать к мужику с метлой, очевидно дворнику. Того им удалось раззадорить сразу же, и он принялся гоняться за ними, злобно бранясь. Но где ему было угнаться за этими длинноногими молодцами! Они кружили вокруг него, точно собаки вокруг медведя, а тот лишь махал метлой направо и налево и своими неуклюжими движениями потешал их ещё больше.
Неожиданно на крыльце показался дородный бородатый мужчина в богатом ярком кафтане - по-видимому, боярин.
- Ворков! - позвал он низким густым голосом. - Куды тебя посылали?
- Иду! - отозвался светловолосый, высокого роста паренек, останавливаясь и поворачивая голову к боярину, но в это время удар метлы угодил ему в спину. - Ой, ма!
- Так его, Егор! Охаживай, охаживай! - приободрил боярин дворника, а потом, повысив голос, обратился к другим: - Что здесь собрались? Видно, делать нечего? Я найду дела. Кони чищены?
- Вчерась купали и чистили, - отвечал черноволосый тонконосый юноша под смех остальных.
- Я покажу - вчерась! Всем на конюшню живо. И чтоб ни пятнышка ни на одном жеребце! Сам проверю.
- В баню бы нам, Михалыч! Больно спина чешется.
- Поговори у меня, балаболка! Я те баню устрою. - Михалыч погрозил пальцем. - Только бы баловать. Баловники! Ну ужо, - совсем беззлобно, верно по привычке, пригрозил он и медленной солидной поступью скрылся в покоях дворца.
Гридни, смеясь и подталкивая друг друга локтями, удалились.
Дворник, все ещё сердясь и бубня себе под нос, начал подметать дорожку перед крыльцом.
Глава пятьдесят третья
Михаилу недолго пришлось ждать Петра Мещерякова. Воевода вышел через низенькую дверцу, за которой давеча скрылся мальчик, и с порога начал гудеть:
- Я уж думал, ты не приедешь. Хотел за тобой посылать. Князю доложил, а тебя все нет и нет.
Ознобишин заволновался.
- А што князь-то? Как он? В добром ли здравии? Мож, не ко времени я?
- Да перестань! Не робей. Говори ему, что мне говорил. Это очень важно. А за малым твоим послано, не беспокойсь. В Красном Селе он. Вот-вот буде здеся.
По широким ступеням лестницы они поднялись во дворец, миновали две большие сумеречные палаты, заставленные тяжелыми дубовыми столами, лавками и скамьями, и вышли на открытое гульбище, под навес высокой кровли, поддерживаемой резными пузатыми столбцами.
На скамьях, вплотную приставленных к бревенчатой стене, сидело четверо мужчин: трое в мирской одежде, один в церковном облачении. Перед ними дубовый, добела скобленный стол, на нем - глиняное блюдо с мелкими солеными огурчиками, большой кувшин и деревянные ковши. Подле стола - мальчик-отрок, светловолосый и голубоглазый, в цветной рубахе, подпоясанной плетеным желтым ремешком.
Быстрым взглядом Михаил окинул всех присутствующих, пытаясь признать среди них князя. Священника в лиловой рясе и пожилого боярина он сперва оставил без внимания, выделив двух молодых. Один был по-юношески худощав и строен, с русой короткой бородкой и усами, с тонким длинным носом и ясными серыми глазами. Ознобишин каким-то внутренним чутьем определил, что это, должно быть, князь Владимир Андреевич Серпуховской, двоюродный брат великого князя. И это действительно был князь Владимир. Другой - крепкого сложения, широкоплечий и рослый, - Михаил заметил, как высоко поднимались колени его больших ног, - был великий князь Дмитрий Московский. В правой руке он держал деревянный ковш с квасом и с веселым любопытством поглядывал на Ознобишина. По всему было видно, что великий князь только что из бани: кожа рук и лица до белизны была чиста, на щеках играл румянец, а длинные русые волосы влажны и зачесаны назад.
Михаил низко поклонился, коснувшись рукой пола, и по-русски пожелал:
- С легким паром, великий князь!
- Спасибо! - ответил Дмитрий, приветливо улыбнувшись; его белые зубы блеснули в ореоле темно-русых усов и бороды.
Михаил поклонился священнику.
- Добрый день, владыко!
Священник легким наклоном красивой гордой головы ответил на приветствие Михаила. Это был Митяй, архимандрит Архангельского собора, духовник и печатник князя Московского; поговаривали, что он скоро станет митрополитом Всея Руси, но ему предстояла трудная и тяжелая борьба с другим претендентом на митрополию, болгарином Киприаном.
- Добрый день, славные князья! - поклонился Михаил князю Серпуховскому и пожилому боярину. Это был как раз тот боярин, которого Ознобишин видел на крыльце дворца распекавшим младших дружинников. Звали его Дмитрий Михайлович Волынский, первый воевода князя Дмитрия, участник всех войн, которые только имели москвичи со своими соседями за последние десять лет.
Князь Дмитрий заметил, какими глазами Ознобишин посмотрел на ковш с квасом и как быстро облизнул сохнувшие от волнения губы - движение, которое у него получилось совершенно произвольно.
- Не отведаешь ли кваса, полоняник? - предложил великий князь.
Михаил не стал отказываться.
- Охотно, великий князь.
Отрок поднес ковш, до краев наполненный темно-коричневым, пахнущим мятой напитком. Ознобишин принял ковш двумя руками за резную выгнутую ручку и под донышко и, роняя на грудь капли, прислонил к губам тонкий край ковша.