Щукин, кажется, ногу стер в новом сапоге, хромает. Лебедев за верхушку ухватился. А чего ее держать? Сама вверх загибается, того гляди, от земли подымет. Прибавь сюда Ракова, этот норовит задом наперед повернуться, чтобы анекдот соседу рассказать. Анекдотов у него тьма. А смех-то половину силы у людей отнимает. Так что еще довесок на мою спину.
Выходит, я один столб-то несу! — Легковеров похолодел. — Семь центнеров! Что я, трактор? Опять же, кому нужен этот пасынок? Мне лично нет.
Легковеров обиделся… С чистой душой могу отказаться, умыть, так сказать, руки. Сейчас брошу! Пальцы разожму. Только бы успеть отскочить, чтобы ноги не отдавило. Кого-то он, конечно, задавит. Без этого не обойтись. Хорошо бы Передреева. Можно Лебедева, чтобы неповадно было за верхушку хвататься. Или Щукина, чтобы не спотыкался. Можно Ракова задавить, чтобы не пятился и не гоготал без причины. Вот будет потеха!
Свалили семь центнеров на одного и радуются! Вас бы на мое место… Хватит с меня! Бросаю… Считаю до трех и… трах! Скажу на суде, что меня довели! Тунеядцы! Лодыри! Пусть вас всех передавит этим столбом.
А может, подождать, может, заметят и орден мне дадут? Мировой рекорд! Почет и уважение в мировом масштабе. Но разве дождешься? Скорее этот столб корни пустит. Где справедливость по отношению к замечательному труженику? Кто-то работает, жилы рвет, а кто-то награды получает. Вот вам пример, взгляните на меня…
Дождутся начальники, напишу куда следует, просигналю. Комиссия приедет, проверит, что и как, и воздаст.
Ага, Лебедев руку переменил — пока менял, кто за него работал?! Щукин на другую ногу начал хромать — симулянт! Раков второй анекдот начал. Передреев локти расставил, чтобы меня не пускать в середку. Сговорились! Шайка лодырей!
Жаль, нет корреспондента или писателя. А то бы пропечатал. Ручной труд в век технической революции! Машин кругом — земля гудит. А мы — голыми руками. Стыд и позор. Всем бы отдавить ноги этим столбом! Куда глядят строители? Дорога ухабистая… Бросаю. Сил больше нет, надоел, проклятый. Бригадир уверял, что автокран имеется, но, мол, здесь не пройдет. Чепуха! Не верю. Пусть вертолет вызывает. В век научной революции…
Короче говоря, бросаю столб из принципа. Потомки меня поймут, они на моей стороне. Раз… Два… Три-и!
Легковеров разжал руки и сиганул в кусты.
К его великому изумлению, столб никого не раздавил, даже не покачнулся, плыл по-прежнему в руках у его товарищей. Отсутствия Легковерова никто не заметил.
ДОЛЖОК
«Бабурин должен мне рубль! — Семен Семеныч Удалов перелистнул настольный календарь и поставил жирный знак вопроса. — Отдавать не думает?! Нет, я не крохобор какой-нибудь, чтобы из-за рубля шум поднимать, но…»
Он резво закрутил диск телефона:
— Бабурин? Здравствуй, дорогой. Как жизнь?
— В опасности, — не сразу отозвался Бабурин, заставив Удалова похолодеть.
— Ну так ты бы зашел ко мне, перед тем как…
— Не могу.
— Ну так передал бы через кого-нибудь…
— Что передал?
Бабурин ничего не помнил, «Нахал! — сердито размышлял Удалов, положив трубку. — Что бы такое придумать…»
Через час Бабурин сам позвонил:
— Семен, дай два насоса!
— Для тебя, Бабуша, что ни захочешь, — доверительно сказал Удалов и замолчал.
— Вези ко мне — цех затопило! — торопил Бабурин.
У него лопнула магистральная труба.
«Дурачка из себя строит или действительно не понимает, чего я жду?» — Удалов нахмурился.
— Горячая вода-то?
— Тебе какая разница! — возмутился Бабурин. — Дашь два насоса или нет?
— Что за вопрос?! — ответил Удалов. «Зажилил рубль, скотина!»
— Воды прибавилось?
— Ага! Вплавь уже… Кха-кха… Послал насосы?
«На сострадание бьет, — определил Удалов. — А мне каково? Мне, может быть, не легче…»
Через полчаса Бабурин ввалился в кабинет к Удалову и упал, лежал в позе утопленника.
— Без паники, Бабурин, не надо так волноваться! — Удалов склонился над ним. — Выпей воды.
— Не надо, я уже напился, — изо рта Бабурина взметнулся к люстре фонтан воды.
«Так я и поверил! — думал Удалов, делая на всякий случай ему искусственное дыхание. — Если наличными не располагаешь, мог бы по безналичному…»
Бабурин начал синеть так, будто не меньше суток пролежал на дне. Удалову стало не по себе.
— Вставай, Бабурин, слышишь? — попросил он. — Пока ты тут прохлаждаешься, вода просочится в подвал, подмокнет грунт, фундамент даст осадку, стены треснут, рухнут перекрытия…
Нельзя было ждать ни минуты.
— Сеня, — слабо откликнулся Бабурин, — я умираю.
«Может, простить ему должок? — Удалов приник ухом к его груди. — Ладно. Считай, Бабурин, что мы в расчете. Аминь! Чего уж там… Я не крохобор какой-нибудь!»
Семен Семеныч с двумя насосами и бригадой слесарей поспешил к месту аварии. Опасения его подтвердились. Вода просочилась, подмыла стены, рухнули перекрытия и погребли миллион.
«Эх, Бабурин-Бабурин, жадина, из-за какого-то рубля?! — глазам не верил Семен Семеныч. — А если б он мне десятку задолжал? Что тогда?»
Удалов оглянулся и погрозил кому-то кулаком в соседнем цехе. Цех дрогнул и обреченно задрожал. Там был Незнамов, который должен был Удалову пять рублей с прошлого понедельника.
ПРИЗРАК НА ТРАКТОРЕ
Едва я миновал проходную завода, как сразу попал под факт, простите, под трактор.
Лежу под картером, вязанка арматурных крючьев уперлась в бок, у головы дрожит цементный раствор. Сомнений нет — где-то рядом строят новый цех. Мне туда надо.
— Вылазь из-под техники, гражданин! — каким-то не своим голосом просит тракторист и тащит меня за ногу. Подхалимски отряхивает снег с пальто, шапку на голову прилаживает. Стоим, курим.
— Жив, вроде? — не верит глазам тракторист и щупает меня за рукав.
— Жив! — говорю и завожу разговор о моей везучести — выходит, мне и паровоз ничто…
Но тракторист не советует:
— Под паровоз не лезь!
— Почему?
— Задавит!
— А ты? С трактором?!
— Считай, что между нами ничего не было!
Меня злость взяла:
— Ну нет! Под суд пойдешь!
Тракторист усмехается:
— Померещилось тебе. Я ведь в натуре здесь, а по табелю — в котловане, землю копаю…
— А кто меня переехал?
— Не видел, не знаю!
Вскочил на трактор и уехал с завода, на свадьбу к племяшу.
Я шарахнулся к стройке. Озираюсь. Приметил возле сваенабивных машин человека, живого, на мираж не похож. Оглянулся на меня и… бежать.
— Стой! — кричу. — Стой! Призрак несчастный.
Дышим сипло, запаленные. Кругом — лес подъемных кранов, металлоконструкции на тросах качаются. Техника как будто на ходу, но попробуй разберись, которая тут только по табелю, а которая на самом деле. Не лезть же опять под механизм?
В прорабской пусто, дверь заперта, свет горит, следы ведут к столу, а за столом никого.
— Ты кто, зачем пришел? — спрашивает кто-то.
— Я, это самое, — говорю, — не по табелю. По табелю-то я не здесь, а на соседнем заводе…
— Понятно, — говорит прораб и вылазит из шкафа. — Устал я с вами, фиктивными.
— Много у вас таких? — интересуюсь.
— Пруд пруди! — Прораб достал журнал. — Пять слесарей в учтенном прогуле, десять — в неучтенном, два бригадира ушли после обеда, отпросившись, зато их бригады испарились без спроса. Тракторист Касторкин…
— Его я видел, — говорю, — поехал на свадьбу к племяшу и меня у проходной попутно переехал, душегуб!
— По табелю у него сегодня школьный день.
— У его трактора тоже… история с географией?
Прораб развел руками. Я пошел в строительное управление. Там мне дали воды, чтобы успокоился: