Волнения своего, однако, не выказываю. Последнее дело укротителю свой страх или неуверенность выдать, хищник это на расстоянии чувствует. Поэтому я счастьем и безмятежностью переполняюсь, располагаюсь поудобней, будто спать собираюсь, как если бы ехать мне в том трамвае до конца жизни без пересадки. Гляжу, она приуныла, заскучала, на меня поглядывает без всякого интереса. Всерьез или понарошке? Может, тоже делает вид? Чтобы я бдительность потерял.
Как бы не так, не на того напала. И не таких укрощал, воспитываю трамваи лет двадцать. Имею опыт. Делаю вид, что заснул. Вот она, моя остановка! Одним духом срываюсь с места, скачу на ступеньки, затылком вижу — заметила, кнопки жмет, чтобы упредить, ногу мне прищемить дверью. Не тут-то было. Опоздала. Выскочил. Стою. Ха-ха… Укротил!
Смеюсь, а на душе кошки скребут. Думаете, легко трамваи воспитывать? Тут ведь не цирк, аплодисментов не жди, премии тоже, дело это добровольное, невидное, терпения требует, выдержки. Легче, конечно, сорваться, накричать прямо в лицо той, что гребешком на рабочем месте балуется, пол из-под наших ног одним пальчиком выдергивает и прочее.
Стою иногда на остановке, валидол сосу, невоспитанные трамваи пропускаю, воспитанный жду. Если дождусь, еду со спокойной душой. Мне можно, я свое отслужил, пусть теперь молодые воспитывают. Верю, когда-нибудь укротим трамваи все, как один. Чтобы интервал блюли, расписание, чтоб катились гладко, людей вежливо принимали, ласковым словом в дороге радовали, бережно старых ссаживали. Укротим!
ПОНЕДЕЛЬНИК — ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ
В понедельник Каяткин слонялся по отделу, на вопросы не отвечал, спотыкался на ровном месте или замирал у окна, за которым ничего не разглядишь, кроме пыльных одуванчиков.
— Каяткин, надо работать! — напоминал начальник.
Коллектив прилежно чертил, листал справочники и прорабатывал лодыря:
— Лежа на боку, не заработаешь на доху!
— Прогрессивки лишим!
— Из отдела вылетишь!
— В три шеи…
— Чтоб не позорил коллектив!
Это была кульминация. Угрозы исчерпаны. Надо было попробовать добром.
— Каятик, — ласково позвал начальник, сменив гнев на милость. — Мы ведь тебе не враги. Наоборот… Все зависит только от тебя. Если сядешь за стол и будешь работать, как все, я тебе обещаю…
— Премию в размере оклада, — подсказали справа.
— Путевку в Евпаторию! — слева.
— Абонемент на хоккей…
Каяткин слушал и менялся буквально на глазах. Наливался силой и желанием работать.
— Не обманете?
— Что ты, Каятик! Только сядь за стол и работай.
Тяжелый день — понедельник, но согласитесь, его скрашивают такие воспитательные эксперименты. К тому же не один Каяткин бывает в ненастроении. В следующий понедельник с отсутствующим видом является Березкин. Скрестил руки и стоит монументом посреди отдела.
— Березкин, проснись! — говорит начальник. — Иначе будем тебя воспитывать…
Березкин не реагирует.
— Захребетник! — подключается коллектив. — Лодырь! Погляди, Каяткин трудится, как Гулливер, а ты?!
— Замечтаешься — в кармане не досчитаешься!
— Строгача ему с занесением!
— По статье гнать!
Это кульминация. Березкин натурально задрожал и побледнел. Мы взглянули на начальника. Тот застыдился и сменил гнев на милость:
— Березкин, если сядешь за стол и будешь работать, обещаю…
— Командировку в столицу! — подсказали справа.
— Талон на «Жигули»! — слева.
Березкин подскочил от радости, сел за стол и схватил справочник норм и требований. Стал работать. Радостная, волнительная картина. А вы говорите, понедельник — тяжелый день.
Попадаются, конечно, отдельные типы, ничем их не проймешь. Они могут испортить даже такой всеми нами любимый день, как понедельник. Взять, к примеру, Блажевина. Пришел с подушкой в обнимку и лег спать на столе с чертежами. Храпит натурально.
— Блажевин, не забывайся! — будит его начальник. — Работа срочная.
И слушать не желает. Бормочет во сне:
— Стану работать, если пообещаете мне квартиру в центре, с телефоном, путевку в Сочи и пропуск в цирк на все премьеры.
Начальник, конечно бы, не устоял, на все бы согласился. Работа срочная! Но коллектив возроптал, воспротивился категорически:
— Блажевин, этот понедельник не твой! Сегодня очередь Маховикова. Видишь, он голову платком повязал, сейчас начнет… Согласно графику. Это ему нужна квартира в центре с телефоном и пропуск в цирк. А ты жди следующего понедельника.
Пришлось Блажевину сесть за стол и работать, не солоно хлебавши. А мы весь понедельник смеялись до колик. Хоть и тяжелый день, да не у нас. Ждем его с нетерпением. Но надо, конечно, очередность блюсти. В этом весь секрет.
КТО ПЕРВЫЙ?
Конкурс клубной самодеятельности назначили на апрель, когда сойдет снег. Снег сошел, остались лужи. Через них к месту смотра приполз на брюхе голубенький автобус из деревни Митрохино. Остальные «сели» у околицы в колее. Артистов принесли «смотреть» на руках.
— Милости просим! — сказали хозяева и натянули ленточку. — Берегите головы. В клубе два года ремонт.
Света не было. Лампочки догадались привезти с собой только митрохинцы. Остальные готовились выступать в темноте. К столу жюри доставили с машинно-тракторного двора бочку с соляркой и фитиль.
— Зачем динамит? — шептались, не поняв, в жюри. — Уберите спички.
— Споемте, друзья! — бодро сказал ведущий. — Конкурс открыт!
Засиженно скрипнули кресла. Их было больше, чем зрителей, и выстроились они по случаю ремонта боком к артистам.
— Вас приветствует Заозерный колхоз! — сказал голос со сцены и пропал. Микрофон передали в жюри.
— Заозерцы, ау-у?! Сколько можно ждать? — крикнуло в микрофон жюри и вернуло микрофон на сцену.
— Мы уже спели и сплясали! — сказали со сцены и передали микрофон в жюри.
— Так дальше не пойдет! — сказало жюри. — Надо еще один микрофон!
— Ему медведь на ухо наступил, то есть не слышит…
— Впаяйте ему! — сказало жюри, посовещавшись.
Паяльник был у митрохинцев. Они впаяли.
На сцене выстроился и запел хор. Вдоль него со спичкой прошелся дирижер.
«Пустим вперед митрохинцев, — совещались в жюри, — они с лампочкой!»
— Причем тут лампочка? — обиделись хозяева. — Если вымыть окна, в клубе станет светло!
Объявили перерыв. Митрохинцы привезли с собой лестницы, ведра и тряпки. Стали мыть.
Посветлело. Хор запел соловьями. Митрохинцы ввернули лампочки. Смотр засиял.
— Чем богаты, тем и рады! — сказали, оправдываясь, хозяева на итоговом банкете. Выставили пиво, водку и соленые огурцы. Жюри перевело изголодавшийся взгляд на митрохинцев. Те сбегали к автобусу и выставили ящик шампанского, пирог с рыбой, отбивные с гречкой, пельмени со сметаной, квас с хреном…
— Кто первый? — жевало жюри.
— Таланты у нас есть, — оправдывались хозяева, — вот только в клубе ремонт, конца не видать.
— А у нас хор! — говорили заозерцы. — Знаменитый! Вот только микрофону бы впаять да лампочки ввернуть…
— А у нас танцуют и поют — загляденье! — кричали все. — Вот только к клубу не пройти, в грязи утонешь.
А митрохинцы? Жюри вышло на крылечко. Светило солнце. Просохли лужи. Митрохинцы привезли с собой насос и откачали из них воду на капустные грядки. Катком пригладили дорогу, выложили асфальтом.
— Скатертью дорога!
— Приезжайте к нам еще! — говорили хозяева.
Митрохинцы сели в голубенький автобус, прихватив с собой дипломы и призы. Жюри ехало следом, вздыхало:
— Опять митрохинцы вместо артистов прислали ремонтную бригаду! Ни петь, ни плясать они не могут, но и смотр без них не состоялся бы, учитывая положение с клубами в нашем районе.