Когда вместе с вечерней прохладой, сжалившись над мной, опускалась роса, я сбрасывал одежду и входил в черное зеркало озера. Темнота окутывала меня со всех сторон, я переставал понимать, где верх, где низ, плыл, ощущая себя крохотной частицей чего-то огромного, непостижимого. Я состоял из того же вещества, разделял те же думы, и чувствовал мир вокруг, как собственное тело. Озябнув, выбирался на берег, и, невидимый комарами, пробирался в палатку. И засыпал под трели сверчков спокойно и безмятежно.
Спустя неделю ударной жатвы, ценой тяжелого крестьянского труда, зерновые перекочевали в стожки, глаз радовал короткий колючий жнивник пустых делянок. Там время от времени продолжали встревать в петли тетерки, прилетавшие подбирать просыпавшееся зерно. А однажды впутался здоровенный заяц-русак. Кое-где еще остались дозревать зеленоватые чубы, но основная масса злаков была схвачена, ожидала обмолота, надежно укрытая от дождя. Только кукурузе еще стоять до заморозков, тревожно перешептываясь листьями, пока не окаменеют початки.
Если светило солнце, я приступал к молотьбе. На плите, где вялил ягоду, раскладывал предварительно просушенные снопы, и дубасил цепом — русским народным устройством в виде двух связанных палок. Длинная называлась «держало», короткая — «било». Что лаконично описывало их внутреннюю сущность и предназначение. Зерно вылетало из колосьев, оставаясь на камне, солома отбрасывалась в сторону, по току расстилалась следующая партия. Обмолотки я нагребал в мешок и пробрасывал на ветродуе, очищая от мякины и мусора. Вообще, вековой опыт — страшная сила. Вот, взять ту же ложку. Информационная эра на дворе, микроскопы-спутники, а она все такая же. Всего две составные части: «хватало» и «хлебало». Ни прибавить, ни отнять. Или гребень — «десна» и «зубья». Простые предметы заключают в себе абсолютный смысл. Ничего лучше не придумано.
Муку решил пока без изысков толочь, более эргономичные способы отложив на потом. И несколько вечеров посвятил изготовлению ступы, в качестве заготовки выбрав еловое полено, которое попеременно пробовал изнутри выжигать, долбить стамеской и вырезать резцами. Начальный образец у меня вышел комом, и с нервами хряпнутый о камень, сгорел в костре. А со второй попытки получился неказистый, но вполне себе рабочий вариант крупорушки. Нормы приличия не позволяли назвать мои первые изделия хлебом, они представляли собой нечто среднее между подгорелыми коржиками и слипшимися непропеченными блинами. Но вне всяких сомнений, были съедобны и способны утолять голод. А это главное.
Если погода портилась, занимался избушкой. Сруб рос, чтобы продолжать работу, пришлось сколотить козлы. Бревна наверх я затаскивал по уже наклонным лагам с помощью веревки и волшебных междометий, что, конечно, затрудняло подгонку. Невеликая и без этого скорость строительства замедлилась еще больше. Каждый следующий венец давался тяжелее предыдущего, что так и подмывало закончить с колодцем и заняться уже крышей. Но ходить по дому сгорбившись, упираясь головой в потолок, я не хотел. Может развиться сколиоз. Поэтому терпеливо поднимал и поднимал стены, предпочитая последнему грыжу.
Как-то, транспортируя из дальних пределов очередную сосну, со мной случился совершеннейший конфуз. Волоча по земле бревно, я случайно порушил какую-то трухляшку, внутри которой оказался крайне недоброжелательный пчелиный рой, в полном составе вставший на ее защиту. В общем, я не предполагал, что умею так быстро бегать. Но несмотря на это обстоятельство, наприлетало мне от души. В обоих, так сказать, смыслах. Балабан также разделил сию скорбную участь. Нос его распух до угрожающих размеров, сравнявшись по толщине с головой. Что делало бедного пса похожим на Снупи Дога. Не на того, который курильщик анаши, а на Снупи нормального, здорового человека.
Я жаждал сатисфакции. Надел куртку, сапоги, шляпу с антимоскитной сеткой, перетянул рукава веревочками, нахлобучил зимние рукавицы и пошел на дело. Потому что, не знаю, как сейчас, а мои ровесники точно знали с детства, что пчелы на свете для того, чтобы делать мед. Из гнилушки, не взирая на протесты общественности, я выгреб полное ведро сот вперемешку с мусором. А будете знать, потому что! Не я начинал эту войну.
Нежданный прибыток натолкнул меня на мысль заняться пчеловодством, или, хотя бы, бортничеством. Уж если не в этом году, то в следующем. В этом меня хватило только на то, чтобы установить полую колоду с крышкой в робкой надежде, что туда залетит какой-нибудь шальной рой. Но вместо пчел в моем импровизированном улье вскоре поселилась маленькая пестрая птичка, непринужденно переквалифицировав его в скворечник. Вида пичужка была довольно угрюмого. Сутулая, с длинным загнутым книзу клювом, в профиль она напоминала мультяшного суперзлодея. Днем развлекалась тем, что мышеподобными рывками носилась по стволам, выискивая насекомых, а вечером, нахохлившись, усаживалась на козырьке своего домика, вынашивая, не иначе, планы уничтожения мира. Полистав планшет, я заключил что передо мной типичная пищуха. Возражений со стороны птички не последовало. Меня она не боялась совершенно, и вскоре я заметил торчащие из щелей колоды соломинки. Пищуха гнездилась, утепляя жилище на зиму. И как бы намекала последовать ее примеру.