Именно клика стоунеров приняла его в свои ряды во время учебы на втором курсе. Наркоманам было все равно, как ты выглядишь, главное, чтобы тебе нравилось накуриваться, и ты время от времени брал десятицентовик или восьмую таблетку и делился ими с толпой. Джейк, который в тринадцать лет открыл для себя прелести опьянения марихуаной, взломав заначку своего отца, с благодарностью принял образ жизни наркомана. Здесь он нашел нечто, напоминающее дружбу и родство. Но в отличие от большинства наркоманов, он, казалось, инстинктивно понимал, где грань в образе жизни и как не переступать через нее. Он прогуливал школу, но никогда настолько, чтобы по-настоящему попасть в беду или завалить урок. Он курил с ними травку, пил пиво и иногда употреблял немного кокаина, но держался подальше от тех, кто любил более тяжелые наркотики, такие как ПХФ, кислота и различные формы спид.
Однако даже среди наркоманов он не совсем вписывался, не полностью. Его глубокие размышления временами забавляли их, но быстро снискали ему репутацию немного странного человека и чрезмерно напыщенного своими знаниями. Он не отталкивал девочек-наркоманок - многие из которых были самыми большими шлюхами в школе, - но и они не вызывали у него симпатии. Для них он был просто Бонераком, милым парнем, который мало разговаривал, когда мы были натуралами, и который говорил о странном политическом дерьме, которого они не понимали, когда он был под кайфом или пьян. Он не был бойцом, или комиком, или особенно плодовитым поставщиком табачного дыма. Ничто в нем не говорило о какой-либо сексуальной привлекательности или загадочности. По крайней мере, до того дня, когда выпил пива в Салинас-Бенд. Это был день, который навсегда изменил взгляды Джейка на жизнь. Это был день, когда ему показали силу музыки, силу развлечения.
Для Тома и Мэри Кингсли было вполне разумно ожидать, что двое их детей будут в какой-то степени склонны к музыке. Это был простой вопрос генетики. У Мэри был прекрасный певческий голос, и в детстве она выступала в церковных хорах. Она играла на нескольких инструментах, включая фортепиано, саксофон и флейту, но ее любовью всегда была скрипка. Она могла заставить скрипку плакать, или петь, или убаюкивать, или гипнотизировать, или делать все это одновременно. Ее мастерство игры на инструменте обеспечило ей место в симфоническом оркестре Heritage Symphony Orchestra в возрасте девятнадцати лет, которое она все еще занимала в тот день, когда ее сын нервно сидел за кулисами на D Street West (там же она познакомилась со своей лучшей подругой, Лоррейн Арчер, матерью Билла, играющей на фортепиано). Том также рос с музыкальным интересом. У него был неплохой певческий голос, и он играл на неплохой блюзовой гитаре. Он даже пытался стать звездой рок-н-ролла, прежде чем решил сменить направление и остановиться на карьере юриста ACLU, борющегося с несправедливостью.
Что касается Полин, их первенца, нельзя сказать, что они были разочарованы ее музыкальными способностями. Она бралась за уроки игры на фортепиано и скрипке с той же решимостью, с какой бралась за все остальное, и примерно к двенадцати годам могла создавать с их помощью приятную музыку. Ее голос тоже был симпатичным, из тех, что хорошо звучат, подпевая радио или напевая спонтанную мелодию в душе. Достаточно симпатичный, чтобы слушать, наслаждаться, но ничего особенного. Музыка - это то, к чему Полин всегда будет испытывать любовь, но у нее никогда не будет желания заниматься продюсированием.
Однако в случае с Джейком сочетание музыкальных генов, переданных его родителями, сочеталось таким образом, что временами это было ошеломляюще, почти пугающе. Еще до того, как он научился говорить, Джейк научился петь. Когда маленький мальчик ползал по полу в подгузниках, все еще питаясь молоком из материнской груди, он бросал все, что делал, когда слышал музыку по радио, когда слышал голос, исполняющий песню, и пытался подражать ему. Хотя слова не складывались, он имитировал слоги, изменения тона и высоты тона. Он напевал себе под нос в своей кроватке, бормоча обрывки песни, которую слышал и запомнил. По мере того как он становился старше, его любовь к пению, к музыке усиливалась. К тому времени, когда ему исполнилось четыре года, он уже играл на скрипке и фортепиано своей матери, губной гармошке отца и акустической гитаре, осваивая элементарные навыки, необходимые для того, чтобы издавать с их помощью желаемые звуки. Родители поощряли его музыкальное развитие, как могли. Они научили его звукоряду, гармонии и мелодии. Когда он научился читать написанное слово у своих учителей в начальной школе, он научился читать ноты у своих матери и отца.