— Ты говоришь, прямо как взрослый.
— Я же о музыке говорю, — не совсем понятно ответил Саша.
— Значит, ты сам захотел учиться? Надо же… А я думала, что тех, кто музыкой занимается, родители заставляют. А ты еще и уговаривал? Ну, ты даешь! Значит, это действительно талант требовал. Я, правда, лыжами тоже сама стала заниматься. Дедушка против был. Он говорил, что это не для девочек…
— Интересно, зачем тем типам понадобился орган? — опять первым вспомнил Сашка. — Его же не украдешь, он ведь огромный!
— А черт их знает! — она никак не могла побороть возникшее смущение. Ей стало казаться, что Саша считает ее какой-то дурочкой, ведь она почти ничего не смыслила в музыке…
Неожиданно он остановился и так прищурился на нее, что черные ресницы почти сцепились:
— Значит так… Дурака ты из меня не сделаешь, поняла? И не пытайся.
— Да я и не…
— Это ты, между прочим, забралась к нам в дом…
— Не в дом…
— …стащила мою майку…
— Я же ее вернула!
— И почему-то я все равно тебе поверил! Потащился с тобой неизвестно куда… А может, ты из шайки какой-нибудь? Запрете меня в подвале и будете требовать с мамы выкуп? Сейчас о таком все газеты пишут.
Лилька заинтересовалась;
— А у твоей мамы много денег? Ну да… Домик у вас не слабый!
— Он нам в наследство достался, — Саша мотнул головой и быстро пошел, не дожидаясь ее. — А денег у нас вечно в обрез. Она музыкальным работником в детском саду устроилась. Знаешь, сколько там платят?
Забежав вперед, Лилька пошла, отступая:
— Она тоже на пианино играет?
— Тоже, — он ответил как-то неохотно.
— Точно — сплошные музыканты! А вот на органе она… или ты… смогли бы?
Взгляд у него снова заискрился:
— Ага! Сама к органу вернулась.
— Так ты смог бы? — нетерпеливо повторила Лилька.
— Нет. Это же совсем другое.
— А что там другого? Те же клавиши.
— Дурочка, — снисходительно процедил Саша. — Орган — это как целый оркестр. Там же труб всяких несколько тысяч может быть. И пульт управления есть.
Лилька заворожено повторила:
— Несколько тысяч? И пульт управления? Как у космического корабля? Ты не врешь?
— Нет. Я знаю.
— Откуда, если не играл?
Он ответил не сразу:
— Мы же изучаем разные инструменты. И потом у меня книжки есть. Еще мамины… Слушай, ты свалишься, если будешь так пятиться! Так что там особенного в этом органе? В нем что-то спрятано?
— Спрятано? — эта мысль как-то не приходила ей в голову.
— Золотые слитки в трубах?
— Ты издеваешься?! — она резко толкнула его в плечо и отскочила, чтоб Саша не дотянулся.
Но он лишь рассмеялся:
— Вот дурочка! Я не издеваюсь. Поприкалываться нельзя? Ты сама виновата: не говоришь, что там на самом деле, вот мне и приходится версии выдвигать.
Изобразив улыбку, которая вышла такой кривой, будто Лильку перекосило после страшной болезни, она умоляюще забормотала:
— Саш, я только у дедушки спрошу: можно тебе сказать или нет. Ладно? Ты не злись, пожалуйста.
— Да я не злюсь, — удивился он.
— Да я бы тоже разозлилась. Но вдруг эта какая-то особая тайна? Что если о ней вообще никому говорить нельзя?
— Как это — никому, когда о ней уже целая толпа знает? Вот интересно!
— Ну… Может, они неправильно знают!
"Тогда и я неправильно знаю, — сообразила она. — Я же только их слова слышала. Дедушка вообще ничего не говорил".
Она мрачно вздохнула:
— Дедушка никогда не рассказывал мне об этом органе. Выходит, даже мне нельзя было знать.
Сашка прищурился:
— А почему, интересно, они именно у него выпытывали про этот орган? Он что — музыкант?
— Настройщик, — с гордостью сообщила Лилька. — Ты вот знаешь, что чехи — самые лучшие настройщики? А мой дедушка, как раз — чех. Его зовут, как писателя Гашека — Ярослав.
— Я еще не читал, — у него недовольно съехались брови. — У нас есть книжка про солдата Швейка, но мама говорит, что нужно подрасти, чтобы оценить его юмор.
Лилька беззаботно махнула рукой:
— Я тоже не читала. Она такая толстенная! Я все боюсь, что начну, а вдруг неинтересная окажется? И мучиться над ней три года!
— А ты все равно дочитываешь, даже если книга неинтересная?
Лильке показалось, что он посмотрел на нее испытующе, но все равно решилась на правду:
— Только не смейся… Мне, знаешь, как-то жалко писателя становится.
— За что жалко?
— Ну, как же! Я не дочитаю, ему же обидно будет. Мне всегда кажется, как будто писатель меня видит. Или чувствует.