— Я вас понял, — ответил поручик. — Дадим жару этим туркам, снарядов у нас много, буквально десять минут назад доложили о подвозе еще одного боекомплекта.
— Отличная новость. Рассредоточьте повозки по нашим позициям, чтобы не толпились в одном месте, в темпе. Десант будут прикрывать миноносцы своими орудиями, да и самолеты прилететь могут. В прошлой атаке турки самолеты использовали, потрепали нашу батарею. Попадет снаряд или бомба в боеприпасы — рванет так, что мало не покажется.
— Мы еще легко отделались, — хмуро сообщил поручик. — Соседняя батарея капитана Зачиняева понесла существенные потери в живой силе. Четыре орудия разбиты. Из офицеров уцелел только сам Зачиняев, получив ранение обеих ног. Сидит на своем командном пункте и управляет батареей. Телефонная связь у него пришла в полную негодность, поэтому использует посыльных. Очень тяжелое у него положение, но он старается держаться, демонстрировать всем солдатам свой боевой дух, несмотря на ранения и боевые потери.
— А я видел, что его батарея при отражении первого десанта вела довольно прицельный огонь.
— Унтер-офицеры сами выбирали цели и самостоятельно принимали решения, к тому времени капитан Зачиняев был без сознания, ему делали перевязку. Мне санитар говорил, что капитана нужно срочно эвакуировать в госпиталь, одна нога сильно повреждена, сломаны кости. Но Зачиняев категорически отказывается покидать позиции батареи. Вы бы, господин штабс-капитан, повлияли на Зачиняева, как-никак приятельствуете, а так пропадет ведь.
— Хорошо, Виталий Иванович, отобьемся, обязательно прослежу за отправкой его в госпиталь. Идите, готовьтесь, полагаю, через полчаса начнется.
Началось, но гораздо раньше. Прилетели турецкие самолеты. Встретили их плотным пулеметным огнем пехотинцы, ведь наши позиции, как ни странно, не прикрывал ни единый зенитный расчет. И, надо отметить, встретили довольно удачно — один самолет задымился и затерялся где-то в нашем тылу. Если летчик остался жив — его найдут, кому положено, и выкачают из него развединформацию. А как иначе. Надо использовать любую возможность для получения дополнительной информации о противнике, его замыслах, передислокации подразделений различных родов войск, запасах боеприпасов, да и о моральном состоянии войск тоже. Есть у нас специалисты. Но это уже не наша забота. Наша — не дать пройти вглубь нашей территории солдатам турецкого десанта, уничтожить как можно больше живой силы и техники врага. Это мы умеем. Этим и займемся, что умеем.
Я поспешил укрыться в окопе рядом со своим командным пунктом. Периодически осторожно выглядывал, чтобы определить место неприятельского десанта.
Отбомбившись, самолеты улетели. Моей батарее вреда не нанесли, разрыв пары линий связи — не критично. Занял свой боевой пост, получил доклады о готовности к ведению огня. Туркам осталось пройти примерно четверть километра и они попадают в зону уверенного поражения первым взводом. Я уже мысленно потирал руки, когда на позиции батареи начали рваться снаряды. Ох ты, Боже мой, это миноносцы решили поддержать свой десант, обстреливая наш берег. Куда смотрят командиры наших миноносцев? Почему допустили обстрел берега? Мысленно возмущался я, периодически приседая, пережидая, когда пролетят надо мной комья земли и осядет пыль.
Из нашего тыла по турецким миноносцам открыла огонь крупнокалиберная батарея. Врагу прошлось постоянно маневрировать, поэтому об обстреле берега на некоторое время турки забыли. Как говорится: не до жиру, быть бы живу. Сейчас мы разберемся, каким боком к туркам повернется эта наша пословица.
Вот и наш черед наступил. Первое прямое попадание в подходящую баржу получилось после третей серии из трех снарядов. О, как замечательно попали! Баржи турок использовали топочный мазут для своих машин и, похоже, в бак одной из них угодил снаряд. Огромный красно-черный шар вначале вспух, а затем лопнул с оглушительным взрывом. На поверхности моря остались догорающие останки баржи и несколько десятков барахтающихся в воде людей — тех, кому повезло выжить. Хотя насчет везения — это вопрос спорный. Может на самом деле повезло как раз тем, которым уже не суждено быть на белом свете, так как многие из еще держащихся на воде находились в огненных капканах пылающего топлива, а их предсмертные вопли ужаса доносились до наших позиций. Даже мне стало как-то не по себе. Война — это сплошной ужас, да, это так, но мы их к себе не звали. Напросились, что же делать. Иначе нельзя.