Я киваю, соглашаясь на чай, осматривая кухню, пока она суетится с чайником. Это правда: я не замечаю ни одного коммерческого продукта питания. Вместо этого везде стоят чаши с фруктами, баночки злаков и орехов, и бумажные упаковки с чесноком ютятся рядышком с бутылками масла. Ни у одного шкафа нет дверок. Эхо достает две керамических кружки из верхнего и насыпает в них чай. Эрл Грей, думаю, судя по запаху бергамота в воздухе.
За пределами кухни я могу видеть основное жилое пространство. Одна стена завешана книжными полками, лестница ведет к самой верхней, почти доставая до шестиметрового потолка.
– Чувствуй себя как дома, – говорит Эхо. – Я принесу, когда он приготовится.
– Окей, – отвечаю, мне слишком любопытно, чтобы отказываться. Другая стена завешана артами, традиционными картинами в рамах, а также простенькими рисунками углем. Я подхожу ближе, чтобы лучше их разглядеть. Женские фигуры, окружившие мамонта с копьями, торчащими из боков. Кое-где среди произведений искусства виднеются семейные портреты. Эхо, должно быть, ростом пошла в отца, решаю я, мужчина профессорского вида появляется на нескольких фото. Я предполагаю, что женщина на снимках – мать Эхо: на 15 сантиметров ниже своей дочери с вьющимися светло-каштановыми волосами.
В дальнем конце комнаты стоит стол, заставленный книгами, свечами, шатающимися стопками бумаги и даже черепом рептилии. Разрезанная циновка лежит в центре груды переплетенных ниток и игл. Скальпель завершает картину.
Присаживаюсь на один из кожаных диванов, подворачивая под себя ногу. Нигде не видно телевизора. Вместо этого все диваны повернуты к стене со стеклянными дверьми, ведущими на небольшой балкон. На одной из них висит чучело головы оленя, рога полметра в размахе. Рядом с диваном, на котором я сижу, стоят мраморные и гранитные скульптуры женщин-богинь.
– Очень Палеолитические такие девочки, – говорит Эхо, неся поднос с двумя дымящимися кружками, и ставит его на пень красного дерева, используемый у них как журнальный столик.
– Мне нравится, – честно отвечаю. И мне действительно нравится. Палеолит – то, что мне сейчас нужно. Я представляю круг античных женщин, атакующих Кира своими острыми копьями.
Кир всегда настаивал на том, что я слабая, то ли из неподдельного беспокойства, то ли из стремления контролировать меня, не знаю. Наверное, по обеим причинам. Его вера укрепилась в ночь, когда на меня напали в Новом Орлеане. Был 1726 год, и Кир вместе с Джаредом оставили нашу плантацию, чтобы «решить деловые вопросы». Я знала – это был вежливый код азартных игр и общего бандитизма. В опере во Французском Квартале дебютировал молодой итальянский композитор, которого мне отчаянно хотелось увидеть, так что я пошла одна, игнорируя приказы Кира оставаться дома.
Когда в мерцающем свете газовых ламп сзади меня схватил мужчина, я дала жестоких отпор. Но Себастьян, тогда мне еще незнакомый, вышел из сумрака и спас меня. Так я и познакомилась с ним, залитым кровью напавшего на меня человека. И именно это привело Кира к решению привести его в наш круг. Тебе нужна постоянная защита, Сера. Постоянное наблюдение.Кир никогда не думал, что я могу позаботиться о себе сама.
– Так. Значит, маски. – Эхо поднимает кружку к губам и отпивает содержимое.
– Произведение искусства, предназначенное скрывать, кто ты на самом деле, – комментирую я.
– Абсолютно не согласна, – она улыбается. – Лучшие маски позволяют быть самим собой, без прикрас.
Я поднимаю голову. Нечто похожее сказал Кир на том маскараде.
– И кем бы была ты? – спрашиваю Эхо.
Она на мгновение задумывается, потягивая чай.
– Знаю, ты ждешь, что я скажу что-нибудь странное, типа я хочу быть мудрой женщиной или жрицей.
Я смеюсь. Она права.
– Я не против всего этого, но если честно, я предпочла бы, чтобы маска сделала меня нормальной. Как... одну из тех девушек, что могут быть сексуальными ведьмочками на Хэллоуин.
– Это же глупо, – заявляю я. – Мне нравится, что ты не нормальная, неважно, что это значит. И кроме того, ты уже сексуальная ведьмочка, в некотором смысле.
– Подай мне метлу, – хрипит она. – А ты?
– Воином, – отвечаю без колебаний.
– И с кем это тебе нужно подраться? – спрашивает она. – С Ноем?
Смотрю на свои колени, качая головой.
– Нет, я не сержусь на него.
– Не думаю, – откликается она. – Когда там день рождения Ноя?
Какой странный вопрос. Вспоминаю наше свидание в ресторане на пирсе.
– В следующем месяце. В декабре.
– Какого декабря? – Когда я пожимаю плечами, она начинает размышлять: – Предполагаю, в начале декабря. Стрелец. Ной не Козерог. Он философ, да? И путешественник?
Мою шею колет.
– Да, и то, и то, – говорю я.
Она кивает с удовлетворением.
– Определенно Стрелец. А твой когда?
Я поднимаю кружку с чаем ко рту, делаю долгий, обжигающий глоток, тяну время. Представляю водительские права Кайли.
– В июне... девятнадцатого, – медленно отвечаю я.
– Интересненько, – отзывается она. – Не думала, что ты Близнецы. Но теперь все обретает смысл. Насчет тебя и Ноя. Огонь и воздух горючая смесь, знаешь ли. Не работает в долгосрочных отношениях.
Я думаю о своем настоящем, смертном дне рождения. Начало августа, последний вдох лета, что делает меня Львом. Огонь на огонь. Я знаю об астрологии гораздо больше, чем показываю Эхо. Кир с пылом в нее верил.
– Эти так называемые эмпирики думаю, что астрология всего лишь шутка, – издевался он. – Звезды и планеты гораздо больше любого из нас. Игнорировать их влияние, значит, в буквальном смысле искушать судьбу.
– Так, сексуальная ведьма и воин – это маски, – говорит Эхо, ловко меняя тему разговора. – О! Знаю! Ты можешь быть Афиной.
– Богиня войны и мудрости. А мне нравится. – Я помню один миф, где Афина превратила особо ужасного человека в оливковое дерево. Я могла бы использовать ее эту способность прямо сейчас.
Эхо в волнении хлопает в ладоши.
– Отлично. Как насчет того, чтобы я обработала некоторые рисунки?
– Уверена, нам понадобится несколько дней. Знаю, завтра День Благодарения...
– Ой, да не волнуйся насчет этого, – перебивает она. – Моя семья не празднует День Благодарения. Отец говорит, это непочтение коренным американцам. Мы делаем банкет урожая, когда луна находится в Раке. Ну, знаешь, изобилие, лелеяние.
– В этом есть смысл, – отвечаю я, пряча улыбку. Она больше походила на девушку-из-Беркли, чем все те, кого я здесь встретила.
– И кроме того, – продолжает она, – для меня лучше быть занятой. Иначе я просто думала бы об Эли и грустила.
Эли. Так больно слышать его имя. Но это еще и хорошее напоминание мне быть сильной.
– Вы близки? – Нарочно использую настоящее время.
– Были, – поправляет она меня. – Я знаю, он умер. Я чувствую это.
Она смотрит в окно на быстро темнеющее небо, и я думаю, что вижу, как ее глаза наполняются слезами, хотя это может быть и игрой света.
Мне в голову приходит одна интересная мысль.
– Я знаю для тебя другой способ быть занятой, если ты этого хочешь. Не присоединишься к комитету по зимним танцам?
Она наклоняет голову:
– Мэдисон там всем заправляет, да? Она выглядит такой властной в последнее время. И что бы я там делала, в любом случае?
Я смеюсь. Она права насчет Мэдисон – председательствование комитета полностью заполнило ее мысли.
– Ну, нужно раскрасить фреску. Предположительно, тема солнцестояния. Астрономия, астрология.
– Другими словами, – улыбается она, – прямиком по моей улице. Окей, я в деле.
Сопротивляюсь порыву обнять ее. Не могу поверить своей удаче – готовность Эхо делать наброски масок уже сделала мой день, но освобождение от этой фрески стало неожиданной премией. Я решаю, что это благое предзнаменование.
Мне жаль, что Шарлотты и Себастьяна здесь нет, чтобы бороться с Киром на моей стороне. Их нет, но есть Эхо. Вдалеке от своих союзников я могла сделать все только хуже. В ней есть скрытая сила, уверенность, которую редко встретишь в ком-то молодом.