— Нет! Меня вот чуть не отравили…
— Знаю, что нет. И то, что ты отравлен был, тебя не выгораживает. Может быть рамеи хотели от видока избавиться? А? вот то-то же. Очищает тебя, дурака, другое…
— И куда же мне следовало идти?
— Ушел бы на север, захватил бы пару-тройку десятку баронств, их там как помета птичьего, кошке посрать негде… Создал бы новое княжество. Посадил бы на землю своих… И все бы было хорошо. А тебе захотелось спрятаться за чужую спину. Так что вполне честно, что я у тебя твоих хлопов забрал. Они тебе не нужны знать были вовсе…
— Хорошо. Может тебе, с твоего престола и виднее. Пусть так. А зачем ты меня пытался убить? Да еще так показательно? Или у вас не делают яды?
— Эх ты… Поэтому я и говорю, что ты ничегошеньки то не знаешь.
Лихомир встал и немного походил по своему любимому кабинету. Потрогал полки, стены, корешки книг, свитки, провел рукой по ковру на стене, и, в конце концов, прикоснулся к лежащему на специальной бархатной подушечке великокняжескому венцу.
— Когда умирал мой батюшка, да будет он спокоен и весел в Ирии, — совершенно неожиданно тихим, проникновенным голосом сказал князь. — Он заклинал меня, чтобы я берег великое княжество киевское. Чтобы люди жили счастливо, чтобы не было никаких потрясений. А тут вы…
Князь помолчал, потом сел в кресло, налил себе еще один кубок и продолжил.
— К сожалению, не все князья такие. Знаешь, ваш мир очень интересен. — Лихомир совершенно неожиданно перевел разговор на другую тему. — Еще в правление моего отца, попал скальд один к нам из вашего мира. Хороший голос у него был, жаль сгорел от лихоманки. Так вот, и мне, и батюшке очень нравилась одна песня из его, как это называется? Ретуара?
— Наверное, репертуара.
— Да. Точно. Репертуара. Вот как сейчас помню, — сказал князь и продекламировал.
Только б мне дождаться чести, На Путивле князем сести, Я б не стал тужить, Я бы знал, как жить. Днём за бранными столами, За весёлыми пирами, Я б судил-рядил, Все дела вершил. Всем чинил бы я расправу, Как пришлось бы мне по нраву, Всем бы суд чинил, Всех вином поил! К ночи в терем бы сгоняли Красных девок всех ко мне, Девки песни б мне играли, Князя славили б оне. А кто румяней да белее, У себя бы оставлял. Кто из девок мне милее, С теми б ночи я гулял. Кабы мне да эту долю, Понатешился б я вволю, Я б не стал зевать, Знал б, с чего начать. Я б им княжество управил, Я б казны им поубавил, Пожил бы я всласть, Ведь на то и власть…— Видно, у вас такие князья были в достатке… Да и у нас таких князей полно. Они ради своей мошны либо ради дешевого подобия власти, ради самоуправства, поломают и продадут все. Веру. Правду. Холопов. Даже род свой, хотя в этом не признаются…
— Я не понимаю тебя. Причем здесь это?
— А при том! Поймешь сейчас. Я — великий князь киевский. Мой род занимает первую строку в бархатной книге. Но помимо меня, еще есть множество князей, в жилах которых течет такая же, пусть и слегка разбавленная кровь. И они вполне могут надеть этот венец. Они мечтают о нем, но они не готовы. Он их придавит. Сломает. Раздавит в лепешку. А вместе с ними — и все великое княжество.
— И?
— Не понял еще? Эх ты… Говоря по-простому — я хоть и являюсь великим князем всех киевских земель, на самом деле я имею полную власть только в своем княжестве. Пусть оно и занимает почти пятину всех земель, но остальные, коль объединятся, то сметут меня и мое княжество. На радость ромеям и степнякам, которые придут и легко добьют оставшихся. Поэтому и приходиться лаской да указкой управлять всеми остальными князьями, чтобы не переметнулись под крыло кого другого. Степняков ли, западных или восточных россов… Они же по Правде свободны. А стоит мне хоть в чем прижать кого силой, так сразу же я получу войну на все четыре стороны. Такое уже бывало, и никто из нашего рода не хочет повторения той смуты.
— Я все еще не понимаю, причем тут я?
— Все очень просто. Моя сестра, это невероятно щедрый дар в любой род. И коли я захочу какой род сделать максимально лояльным… Ну ты понимаешь… А тут она без ума в тебя вцепилась. Со мной поссориться не побоялась… Дитя у вас…
— Ты против ребенка?
— Нет. Вовсе нет. Она же тебе рассказала? Ну вот. Ты ее как-то вылечил, и теперь она может иметь детей. Не только от тебя. Так вот… Ты, в плане влияния и стабильности, как говорят ромеи, «величина отрицательная». И тебе никогда не видать, при обычном развитии событий, Ольги в жинках. Но, с другой стороны, для других, стремящихся к ней, ты препятствие. Пусть небольшое, пусть кочка на ровной дороге, но все же, все же… А вдруг в караване хоть один горшок да разобьется? Лучше эту кочку срыть. С другой стороны, если эту кочку немного подсыпать, то можно весь поезд остановить…
— Значит, ты хитро натравил на меня своих врагов. Те повелись. И убились. Очень удачно — вроде и враги повержены, и все претензии к чужаку. А ты весь в белой судейской тоге… А если бы согласился на замену?
— А вообще ты мог согласиться на замену…
— В принципе, конечно же!
— … и после этого вернуться к Ольге? — усмехнулся князь.
— Нет. — скрипнул зубами Руфус. — А если бы меня убили?
— Но я же дал тебе достаточно времени подготовиться? Или ты этого не понял?
— Да понял я… Потом… Значит Ольга знала?
— Да! Конечно же знала! — ухмыльнулся князь.
Руфус разозлился. На князя — манипулятора, на Ольгу, которая ничуть не лучше братца, на всех этих… Но потом увидел в глазах собеседника этакий огонек и опомнился. «Ах, ты, гадина! Ты еще меня ссорить с ней пытаешься! Ну щас тебе, хрена…!»
— Благодарен я ей. Попрекала меня бездельем. Не давала пролеживать на печи. Надо отдариться…
— Неприятный ты. — Вздохнул князь. Он все понял правильно. — Вроде дурак-дураком, а копнешь, и сложно с тобой.
— Хорошо. Давай закончим, князь Лихомир. Раз ты со мной разговоры разговариваешь, то что-то тебе от меня надобно. Холопов ты моих забрал, дуван мой отнять ты не в силах, не потеряв так ценимый тобой мир. Так скажи в конце концов, чего же ты от меня хочешь?
— Чего я от тебя хочу? Хочу, чтобы ты мне службу сослужил, которая отчасти искупит все зло, пусть и невольно совершенное тобой! Там, куда тебя направит сейчас судьба.
— А за это что я получу?
— За это я клянусь не выдавать Ольгу против ее желания. Ты согласен?
— Да. — не раздумывая ответил Руфус.
— Вот и добро! — Лихомир встал, подошел к двери и открыл ее. В проеме показались Ярослав и еще один, совсем старый волхв, который при князе присутствовал с детства и сейчас был чем-то вроде его личного, самого доверенного наставника-советника. Молча волхвы расселись, и без предисловий начался очень серьезный разговор.
— Мы получили очень тревожные вести с запада. — Начал старый волв.
— Да… — Руфус поморщился. — Ромеи поди извелись уже все…
— Да. И ромеи тоже. Но я имел в виду гораздо более далекий запад…
— Это кто, англы что ли?
— Нет. Еще дальше.
— Но… — удивился Ярослав, который похоже тоже не знал, о чем пойдет беседа.
— Да, дитя. Да… Материк змеепоклонников.
Глава 65 Красные
Краснокожий человек, задрапированный в церемониальные одежды высшего жреца Кукулькана нетерпеливо прохаживался по каменному залу. Тяжелый, подбитый пухом и перьями плащ был сейчас все еще уместен. Ведь несмотря на то, что через незакрытые ставни в приемную и залетал по-весеннему теплый ветерок, внутри пирамиды, где были расположены многие помещения, включая покои и кабинет верховного жреца, было все еще слишком прохладно. Чуть позднее, уже к концу следующего двадцатитидневья, когда приятное тепло сменится кузнечным жаром, когда Правый (дневной) Глаз Кукулькана станет немилосердно жечь землю, напоминая всем о гневе Бога, он, жрец, будет с молитвой вспоминать прохладу храма. А еще через полгода, опять мерзнуть в ритуальном плаще, отогреваясь у жаровен. Такова их, жрецов, судьба. Кукулькан в служении повелел носить им только одну одежду несмотря на погоду или время года: набедренную повязку, шлем с клыками ягуара, высокие крокодильей кожи сапоги и наборный пояс ранга посвящения. И больше ничего, кроме жертвенной повязки, конечно же…