А в середине первой зимы первый раз проявила себя его личная кара.
Однажды вечером, сидя за столом, Аскель внезапно почувствовал, как растет внутри него бешенство. Причин для оборота не было, все было спокойно, но удержать себя не получалось. Князь выскочил из-за стола и рванулся из своего недавно отстроенного терема вниз по лестнице, во двор и за ворота туда, где темной стеной на фоне звездного неба стоял лес.
Очнулся он только на утро. В лесу. В изорванной в клочья одежде. Вокруг было множество поломанных небольших деревьев, а снег на поляне покрывали капли крови. Посреди валялась чья-то изломанная туша, судя по размерам — не человеческая.
— Оборотился уже? — услышал он за спиной голос.
Повернувшись назад он встретился взглядом с стоящим на краю поляны Гудредом. Тот внимательно осмотрел издалека своего друга, особенно его глаза, положил в снег принесенный с собой сверток и копье и только потом подошел к князю.
— На. Испей вот, — и протянул Аскелю вытащенную из-за пазухи фляжку. Во фляге оказалось горячее вино со специями, и сделав первый глоток Аскель понял, на сколько же он замерз — даже когда его спихнули в северное море, даже тогда ему не было так холодно. Дрожь моментально охватила все тело, застучали зубы и на голой белой коже заструились первые серебристые линии изморози. Стуча зубами князь приник к фляге и не отрываясь выпил все вино. В это время Гудред успел сходить к своему свертку, развернуть его и накинуть на плечи своего князя шикарную теплую медвежью шкуру. Опираясь на копье и кутаясь в шкуру, поддерживаемый с другой стороны своим другом князь медленно поковылял к дому. Уже на опушке леса Аскель спросил у Гудреда.
— Что это было?
— О чем, княже?
— Ты понимаешь меня.
— Нет…
— Понимаешь… Я же не совсем дурак. Ты знал что с собой надо принести, ты был вооружен, значит опасался меня, следовательно, ты заранее предвидел то, что со мной произошло. Говори.
Гудред помялся, но все же решил сказать правду.
— Понимаешь, ты оборотень даренный, тебя этим отметили сами боги. Это великая сила, и великие возможности. Но есть у этой монеты и реверс. Коли обладатель не совладает с этой силой, или по другим каким причинам, то сила начнет сама управлять человеком, превращая его в дикого зверя. Как сейчас то было — ты будешь рычать как медведь, ломать деревья, срываться на первого встречного, зубами и когтями разрывая его тело… Именно за это берсерков и ульфхендаров страшатся и простые люди, и опытные воины. Раньше ничего такого не было за тобой, и я думал, что ты удержишь силу в узде, но теперь… Теперь все иначе.
— И чего мне теперь делать? Как с этим справиться? Чего ожидать?
— Ничего хорошего… Похоже, тебя прокляли северные боги за такую разруху, что учинил их молельщикам. Попытайся как можно меньше пользоваться своим вторым обликом, может это поможет замедлить это…
— Но только замедлить?
— Да. Полностью вылечить могут только Боги, или чудо, а чудеса редки… Еще, говорят, лечит море, долгая дорога в одиночестве… Я приготовлю тебе отвары, пей когда почувствуешь ярость, но ничего особого не обещаю…
— Спасибо тебе…
Этот разговор произошел почти пять лет назад. Одинокой дороги и долгого путешествия по морю князь не мог себе позволить — на его совести была судьба целого княжества и ребенок, нельзя все это бросить просто ради своего личного благополучия. А приступы продолжались, причем время между ними становилось все короче и короче. Каждый такой приступ Аскель отмечал на специальном пергаменте, и вот сейчас, глядя на кривую, напоминающую параболу, он с грустью думал, что нормально жить ему от силы осталось года два. В первый год приступ был один, во второй два, в третий четыре, а в этом году их было уже шестнадцать. Если так пойдет, то в следующем году приступы будут идти раз в две недели, а через год — раз в неделю. На третий год он будет в безмозглом зверином обличии проводить ровно столько же времени, сколько отходить от него в человеческом, а еще через год просветлений не будет вообще.
«Что ж, похоже мое внутреннее мироощущение придет в гармонию с внешностью… Все эти годы в душе выл и скреб о сердце волк, ну медведь, какая разница, и вот он выйдет наружу. Единственный мой просвет, это Аскель. Сынок…».
Действительно, мальчуган рос крепким, приветливым и смышленым. Детские болезти обходили его стороной, а веселый и открытый нрав, вместе с огненно рыжими волосами, он унаследовал от матери. От отца же он унаследовал часть той силы, что сейчас дикой яростью бросала его предка в лес.
«Надо бы что-то уже предпринять, а то вскоре мне навсегда уже уходить в лес» — равнодушно подумал о себе Аскель. «И вот думаешь, что она мне? Кто она? И всего вместе то были пару раз… А сердцу не прикажешь… Запала на сердце, на других и не взглянешь…» — на этой печальной ноте его размышления были прерваны распахнувшейся дверью.
Сказать что князь удивился, значит ничего не сказать. Шила в мешке не утаишь, и что князь Аскель был берсерком, причем в последнее время часто впадающем в бешенство знали все в княжестве, и многие соседи вокруг. И поначалу, это, а также огромное богатство, привлекало к князю излишние внимание. Жадные до легких денег воины, причем не только северяне — россы, германцы, даже пара ромеев было (последние, кстати, оказались очень неплохими бойцами, хотя правильнее было бы назвать их наемными убийцами — один раз его он заполучил царапину на руку — так знахари его потом ели-ели откачали) приходили к воротам его скромного замка и вызывали на хольмганг, понося непростительными словами, и требуя в случае своего выигрыша, почти сказачные, пол-царства.
Что-ж… После первой сотни жестоко порубленных на куски поединщиков, поток дураков иссяк. Тем интереснее были личности этих гостей.
«Кто же такой достаточно уже поживший желает на время развеять мою печаль?» — подумал Аскель, быстро встал и потянул из ножен клинок, висевший на стене поверх роскошного восточного ковра. Так, с обнаженным мечом в руке он и встретил гостей.
В раскрытую дверь вошли трое. Первым был здоровый, из-за большого количества натянутой на себя теплой одежды, воин, вооруженный двумя недлинными мечами и с исполосованным шрамами лицом. Хотя стояла уже поздняя весна, и температура была терпима, этот гость видимо ощутимо подмерзал. За ним стоял немного толстоватый, вооруженный саблей воин, непокрытую бритую голову которого украшал чуб. Третьим был странный мужчина с каким-то, неземным что ли, отсутствующим или светлым, в общем непонятно каким словом описать, взглядом.
— Не узнал, — констатировал толстый.
— Ну, будто ты нас узнал, — заявил одетый.
— Будет вам! Александр, привет тебе. Точнее, здрав будь князь Аскель из рода Седого Медведя, — сказал третий, и только тут, по голосу, тень узнавания промелькнула на лице у князя.
— Игорь? Ярослав? Макс? Это вы? — радостно — неверяще спросил хозяин.
— Ну вот, наконец признал, — сказал Ярослав. Аскель оправился от удивления и мгновенно превратился во владетельного князя.
— Эй! Астрид!
— Да, княже… — отворилась дверь и в комнату с опаской заглянул холоп. Не увидев впавшего в бешенство князя и валяющихся на полу разрубленных на куски гостей он приободрился и спросил: — Звал?
— Да! Быстро всех созывай. Други ко мне приехали, коих я в живых не чаял уже свидеть. На стол собирайте, вина ромейские вынимайте, пир сегодня будет! Коли кого к вечеру сегодня трезвым увижу — за врага посчитаю лютого!
— …Потом, когда чуть оправился, заскочили за Максимусом. А по пути сюда, слегка задержались в Святограде. Мужики сдавали экзамены. Вот, собственно говоря, так все и было, — последним закончил свою историю Руфус. — Но кто же знал, что они от этого так взбеленятся? И из-за этого они и собираются объявить войну…