А после этого они получили пыточные приспособления на ближайшие 2 недели. Эти пыточные приспособления назывались — «шатер шестиместный офицерский». Их ставили и складывали, складывали и переносили на другое место. Ставили на время и ставили с закрытыми глазами — на ощупь. Ставили ночью и ставили днем. За это время в часть прибывало все больше и больше народу, который тоже включался в эту круговерть. Через 2 недели в части собралось уже около тысячи солдат, которым наконец то разрешили поставить свои палатки на постоянное место — их всех разбили на отделения и определили по взводам, ротам, батальонам. Каждая рота имела все свое — начиная от командиров и унтерофицеров и кончая бидонами для воды. В первую же ночь после расположения на постоянном месте «жительства» их рота проснулась от дикого воя. Выскакивая из палаток они попали под шквальный ветер и дождь. Откуда это все появилось — при полной луне и звездном небе они поняли после — капитан, командовавший их ротой, в темноте тихо подвел к их бивуаку грузовик со смонтированным на нем списанным винтовым авиационным двигателем, сзади двигателя пристроили два пожарных бранзбойта — при включении эта штука организовала их отряду штормовой ветер с мелким дождем. 25 палаток — а жили они в шестиместных палатках по четыре человека, хоть какое-то послабление — были повалены или унесены ветром, а все личные вещи — промокли. Стоящими остались только два «офицерских» шатра — таким образом их учили, что всякую работу надо делать на отлично — иначе сам же от этого и пострадаешь. Для закрепления полученных знаний утром их, не выспавшихся, подняли и в полной выкладке, правда, без оружия — зато с саперными лопатками на перевес, отправили в пятикилометровый марш-бросок. Вся рота, поголовно, стерла кто ноги, кто руки — бегать в мокром — очень плохо. Пока их рота бегала остальные, без приказа командиров, занимались укреплением своих жилищ. И в будущем таких уроков было много.
Помимо их полка был еще один. Они жили тоже в палатках — но на противоположном конце военной части. Привезли их на машинах с зарешеченными окошками, а в первый же день было около двадцати драк, причем одна — целое побоище — в ней участвовало по 60 человек с каждой стороны. После этого два полка расселили по противоположным концам ВЧ, и то — это не спасало и одна — две драки случались каждый день.
В одной палатке с Максимом проживали еще 3 человека. Пашка Юрьев — родом из под Архангельска, веселый разбитной парень, Ярослав Маленков — мрачный, вечно погруженный в какие-то свои проблемы — из под Москвы, Александр Дмитриев — чем-то испуганный — из Питера. Надо сказать, что парни попались нормальные — никто не воровал, никто никого не подставлял, и все, неотхлынивания, дружно делали свою пайку работы. Однако Максиму все меньше и меньше нравилось служить, и он стал подумывать о том, как бы, хм, отказаться от чести служить в таком специальном подразделении. Поэтому, некоторое время он потратил на то, чтобы разведать подступы к окружающему их лагерь периметру, и, впоследствии, свалить. Однако, произошедший в середине июня случай резко изменил его намерения.
Однажды ночью Максим и все его товарищи проснулись от звуков выстрелов. Выбежав из платки они попали в толпу таких же как они разбуженных. Судя по разговорам — выстрелы доносились со стороны ворот. Еще десяток минут люди стояли и придумывали объяснения ночной стрельбе одно хуже другого, пока не пришел их лейтенант и не разогнал всех по палаткам. Утром было общее построение — совместное с «соседями», чего раньше не случалось. На построении также были оба командира — «их» полковник Сергеев и «чужой» полковник Седенький. А еще на построении, прямо в центре плаца, присутствовали восемь перевязанных солдат из соседского подразделения и, что самое страшное, один труп в их форме.
В ходе построения было объявлено, что группа из 9 человек из подразделения Седенького, одуревших от отсутствия выпивки, травы и женщин, совершила попытку побега (а так как большинство бойцов в том подразделении было собрано по военным тюрьмам и отстойникам, и служба здесь была альтернативой тюрьме, то для них это был именно побег, а не «самоход») через охраняемые ворота их части. На оклик часового и предупредительный выстрел в воздух они не отреагировали и был открыт огонь на поражение. В результате восемь человек получили ранения различной степени тяжести, а один из нарушителей был убит. Раненые были разжалованы в рядовые, среди них был сержант, командиры получили взыскание с занесением в личное дело.
Далее стоящим в строю бойцам было высказано все, что о них думают командиры, отчего, почему, кто, куда, зачем и так далее. Надо отметить, что печатной в этой речи были только предлоги, да и то не все. Если перевести это на нормативную лексику, то отцы-командиры сообщили, что очень недовольны поведением своих солдат, что здесь не детский оздоровительный лагерь — а армия и они не пионервожатые, что все очень серьезно и что отвечать приходиться по взрослому. И все, что произошло — это просто от недогруженности бойцов работой, учебой и боевой подготовкой, что будет буквально с этого же дня исправлено.
Слова с делом в данном случае не разошлись. Уже после построения их одели в полную выкладку и легким бегом повели на стрельбище, удаленное от части на десять километров. Там им в первый раз в жизни выдали отличное оружие, у которого никогда не бывает осечек, — саперные лопатки, и приказали за 3 часа оборудовать каждому бойцу по две огневые точки полного профиля. И обещание — если через три часа приказ выполнен не будет, то вместо обеда личный состав будет заниматься закапыванием приготовленных позиций.
Естественно, как это всегда бывает, нашлись «самые умные», которые решили, что если ничего не копать, то и закапывать не придется. Естественно из-за них пострадали все нормальные солдаты, которые честно пытались выкопать в почерневшей, местами спекшейся земле ростовой окоп. И уж совершенно естественно и то, что вечером эти умники в части умудрились кто поскользнуться на растяжках палаток, кто споткнуться о камень и упасть, да так, что все тело было одним большим синяком. Командование части отнеслось к этому с пониманием, и уже на следующий день все честно выкапывали и закапывали окопы.
За три дня Максим стер руки лопатой до кровавых мозолей, что еще больше укрепило его уверенность в собственной армейской непригодности. Однако вариант по «сваливанию» теперь больше не рассматривался — желания поехать домой «грузом 200» у него не было. Надо было искать другие возможности. «Что ж, — думал Максим, — если нельзя свалить вообще, то надо подумать о максимальном облегчении жизни. А кто в армии живет лучше всех?»
Ответ на свой вопрос он увидел, когда отправился на склад за порвавшейся гимнастеркой. Надо сказать, что командиры их баловали — если у тебя что-то порвалось, то всегда можно было заменить на новое на складе, правда с одним но — порвавшееся должно было быть аккуратно починено. Этим их часть приятно отличалась от всей остальной армии — там носи починенное пока не выйдет срок. Хотя та форма, которою они носили уже давно вышла из употребления — видимо этим и объяснялось «мотовство» начальства. Пока сдавал форму, Максим разговорился с интендантом, который ее принимал и выдавал.
— Ну что, боец, как служба?
— Да служим по-тихоньку. Не вломак — как вам.
— Да у нас тоже нормально…
— Да хватит пи….ть. А то я не знаю, как вам не влом — форма вон на вас так и горит вся. Думаешь ты первый пришел? Да вас тут полроты приходило. Мешаете служить только.
— А разве твоя служба не в этом заключается — чтобы нам шмот выдавать?
— Э не… Наша служба — это в бумажках повозиться так, чтобы себе что найти, это спокойно день отсидеть и в город пойти, по телкам…
— Что — и сейчас отпускают?
— Не щас не отпускают. Пока, наверное. А вот на прошлом месте службы — отпускали. Я вон нашел всякого на сотню кусков, начальство с мной поделилось… И весь как сыр в масле кактался… Во житуха была!.. Эх!..