Он отвернулся к огню, стал греть руки, словно ему было холодно.
— Впрочем, — продолжил он, ни к кому не обращаясь, — есть и другие. Действительно наследники славного прошлого. Они хранят и преумножают традиции. Но все они… — он покачал головой, обвел взглядом слушающих. — Говорят, в годы затмения Нуменора там строились очень красивые гробницы. Охотно в это верю. И нынешние хранители славного прошлого — они творят то же. Они верны традиции настолько, что любое новшество ненавидят и пытаются не допустить. Для них нет сегодняшнего дня. Нет живых людей. И мало того — каждый из них именно себя считает истинным продолжателем. Они не в силах договоиться между собой; а уж с кем-то извне… — он горько усмехнулся.
Хоббиты внимательно слушали. Анардил сидел, сжав кулаки. Лишь шрамолицый, пытающийся напиться, казался безучастным.
— Гондор самодостаточен, — тихо говорил Бродяга. — Он верен традиции на словах, не более. А Эарнил… удачливый полководец кололевских кровей. Добыв победу в бою, он имел полное право претендовать на корону.
— Он не имел этого права! — крикнул Анардил. — Он нарушил закон и знает это! Он узурпатор!
Бродяга прикрыл глаза.
— Малыш… — укоризненно сказал он Анардилу, — не кричи. Весь трактир перебудишь. Эарнил — не узурпатор. Он просто гондорец. Гондор хочет гондорца на троне.
— Хватит его защищать! — шрамолицый оторвался от очередной кружки. — Он обещал войско нам в помощь. Ну, и где это войско?
— Обещанного три года ждут, — язвительно усмехнулся Бродяга. — Прошел один, и тот неполный.
— Как же так… — прошептал Перри. — Разве у Арнора и Гондора не общий враг?
— Арнор… Хорошо тебе говорить, дружок. Арнора давно нет. Есть… точнее, были Архедан, Кардолан и Рудаур, вечно соперничавшие между собой. Король пытался говорить о необходимости объединиться, заклинал картинами будущих бедствий… тщетно. Каждый был сам за себя. Был.
Шрамолицый встал. Его взгляд оказался совершенно трезвым, разве что стал более человечным. Воин подошел к Бродяге, положил руку ему на плечо:
— Король был последним мечтателем в этом мире. Король отчаянно верил в то, что разум возобладает над себялюбием, а правое дело победит потому, что оно — правое.
— И Король потерпел поражение. Сперва от своих. Потом от врагов. — Бродяга жестко подвел итог.
— Неужели ничего нельзя изменить? — прошептал Улти. — Неужели всё то, что пишут в книгах о дворе Аннуминаса, останется только в книгах?
— А что пишут? — спросил Бродяга.
— Ну… огромная библиотека, празднества, турниры, состязания менестрелей… эльфы, запросто приходящие говорить о вечном… неужели всего этого больше не будет?! Я так мечтал хоть день прожить в этом.
— Малыш, — горько отвечал Бродяга, — мы проиграли войну. Всё кончено. Наша армия рассеяна и прячется крохотными отрядами, в тайне чуть ли ни друг от друга. Правда, Гондор еще живет — но ведь до Гондора ты не доберешься.
— И… ничего нельзя изменить?
— Малыш, — снова усмехнулся Бродяга, — тебе сказать правду или то, что ты хочешь услышать?
— Лучше молчите… — Улти едва не плакал.
Бродяга какое-то время действительно молчал, потом сел за стол, допил пиво, обратился к соратникам:
— Нголмег, пожалуй, пора будить Аранарха и остальных. Анардил, будь добр, рассчитайся с господином Мышекорем, а заодно оседлай коней.
Дрого вместе с Анардилом вышли во двор, хоббит принес аккуратный тючок табаку, протянул воину.
— Не ищите свободной сумы, сударь. Забирайте так. Приторочите уж как-нибудь. Коня покрепче найдете.
Юноша отсчитал золото. Господин Мышекорь проверил, вернул одну монету.
— Лишняя, сударь. Я довоенные цены знаю, вам меня не обмануть.
— Там, куда мы едем, нам золото будет без пользы, — хмуро ответил Анардил.
— Не до конца же дней вы там сидеть будете. Не спорьте, забирайте назад.
Анардил послушно взял.
Оба помолчали. Они думали об одном, и Дрого надеялся сдержаться.
Не удалось.
— Почему, по-че-му вы допустили это?! — он шептал, но его голос казался криком. — Где были вы все? Где были ваши мечи?! Вон они у вас какие, каждый дороже этого трактира стоит! — Мышекорь понял, что сказал не то, сплюнул с досады.
— Где были мы, ты спрашиваешь? — глухо ответил Анардил. — С ним мы были.
Воин не обиделся на гневные слова и говорил спокойно:
— Понимаешь, меч хорош против того, кто нападает. А что делать с тем, кто бездействует? Чем покарать того, кому безразлично всё, кроме самого себя? Врага можно убить, а как одолеть равнодушие?