Луццатто подошел к стене и ножом разрезал веревку. Рука пленника упала, плетью повиснув вдоль тела. Мозес видел, как убийца вздрогнул и скривился от боли, но не проронил ни звука. Освободив вторую руку, Луццатто спросил:
– Ты сможешь встать?
Не ответив ни слова, пленник начал подниматься. По его побелевшим губам Луццатто видел, каких усилий ему это стоило. Через минуту он, пошатываясь, встал на ноги и, задыхаясь, проговорил:
– Долго я не простою.
Луццатто подошел к двери, открыл замок и жестом пригласил своих людей зайти внутрь.
– Этот человек теперь часть клана и более неприкосновенен, – не дав им опомниться сказал он. В изумлении они смотрели на босса и возвышавшегося позади него громадного человека. Луццатто продолжал: – Сейчас вы приведете врача, и он окажет помощь нашему новому другу. А для тебя, – он повернулся к убийце, – у меня уже есть первое задание. Как только ты поправишься, ты убьешь того, кто тебя нанял, и навсегда избавишь меня от этой проблемы. Добро пожаловать в семью.
Луццатто открыл глаза.
Пробуждение далось ему нелегко – беспамятство липкой ватой окутывало разум, давило на веки. За гранью сознания притаилась боль. Пока он ощущал лишь слабое покалывание внутри, но знал, что скоро она станет невыносимой.
Луццатто поежился. Ему было холодно. С тех пор как два года назад его привезли в Россию, он постоянно мерз. Ненавидел и проклинал бесконечные русские морозы – протяжные, безнадежные, серые. И нескончаемый долгий снег, проникающий в его тревожные сны. И слишком плотные облака, навсегда похитившие солнце. Мысль, что он проведет в этой стране свои последние дни, казалась невыносимой, но выхода не было. Ему не вырваться. Все, что ждало его впереди, – долгие темные дни угасания и усталости. Время сумерек и мертвой тишины, время призраков давно утраченного величия. Эти призраки жили в воспоминаниях, проникали в сны, мешали ясно мыслить.
Боль нарастала, но Луццатто только поморщился. Сил все равно не хватит, чтобы нажать на кнопку вызова медсестры. После химиотерапии он всегда ощущал страшную слабость. Рак не отступал, и, если бы не постоянные усилия врачей, Мозес давно был бы мертв. Смерти, впрочем, Луццатто не боялся. Он обладал слишком ценной информацией, чтобы ему позволили умереть.
Все время, пока он лежал в забытьи, в палате дежурил полицейский. В редкие минуты, когда действие лекарств ослабевало, он видел размытое синее пятно униформы рядом с белыми кляксами врачебных халатов. Еще двое несли вахту у двери, сменяясь каждые двенадцать часов. Как только он придет в себя, начнутся неизбежные расспросы.
Вначале он пытался юлить – отвечал на вопросы уклончиво, недоговаривал, скрывал детали. Сдавал тех, кто уже на чем-то попался, кого все равно арестовали бы в ближайшее время. Но когда в руках полиции оказался Орсино, его единственный наследник, Луццатто понял, что пропал. И заговорил. В первый же год от его империи не осталось и половины. Сейчас лишь единицы из некогда крупнейшей мафиозной структуры оставались на свободе. Все, чего он достиг за долгие годы, было разрушено за семнадцать месяцев усиленной работы объединенной международной коалиции спецслужб.
А потом пришла болезнь. Неоперабельная опухоль желудка, метастазы в печени, почках и легких. Два-три месяца жизни по прогнозам лечащих врачей. Луццатто продержался уже семь. Чем хуже он себя чувствовал, тем настойчивее становились полицейские. На него давили, угрожали, что Орсино всю жизнь проведет в тюрьме, но Луццатто уже рассказал все, что знал, выдал все места, где мог скрываться интересующий их человек.
Сообщил даже о своих предположениях, где тот мог находиться, но ему не верили. Его бывший соратник все еще числился на первом месте среди самых разыскиваемых преступников в мире, и полиция торопилась взять его, пока Луццатто не умер. Но найти его до сих пор не удавалось.
За стеной Луццатто слышал разговоры охранников – ночами они собирались в соседней палате. Пили кофе, обсуждали новости, играли в карты. Ради безопасности важного информатора был выделен целый этаж. Без специального пропуска попасть сюда не могли даже врачи и медсестры. В палатах размещались смены охранников, в холле организовали штаб. Ежедневно и еженощно Луццатто охраняли девять блюстителей закона. Еще пятеро, замаскированные под персонал, контролировали главный вход. По тревожной кнопке из ближайшего участка были готовы прибыть еще шестнадцать оперативников. Кто бы ни попытался пробиться к Луццатто, ему не пройти сквозь такое количество охраны.