- Помню, надо было в санаторий определить. У нее же астма, дистония, вечно с бронхитами и недобором веса. Больной дистрофан, кожа да кости, ножки как ниточки. Так я в ноги падала заведующей, чтобы путевку дала. Поезд, попутки, автобусы грязные, денег ноль. Куча вещей, на месяц едем. Санаторий на холме. То я с поезда на плечах свою доходягу тащу, в руках кошолки и чемодан, весом с меня. Иду и плачу. Ветер в лицо, а я даже слезы вытереть не могу, рук не хватает.
- Да за что ж тебе такое?
- Иду и рыдаю над судьбой и больным ребенком. Борислав мало спонсировал.
- Жлоб.
- Да! Когда не хватало денег, устроилась в лабораторию банки из-под анализов мыть, чтоб хоть рубль на лечение заработать. А теперь она мне не звонит! Моя жизнь распята на кресте ее болячек, - Верочка зарыдала и бросила трубку, забыв уточнить, как у приятельницы дела. Ибо когда не любят, ты становишься сумасшедшим.
Мама с Верочкой приносили обеды и вешали на ручку входной двери Олиной квартиры, звонили по четыре раза в день с вопросом "Как ты?" или заявлениями "Там бабушка пошла, через 15 минут будет" и периодически рекомендовали уйти от недостойного работяги, который крутил в машинах гайки и смел прикасаться к Олиному первенцу без предварительной стерилизации. По мнению женщин, Оля была неспособна к правильному и адекватному уходу за живым существом, поэтому вмешательство с целью контроля в молодую семью было необходимо.
- Я им говорю, что сама приготовлю, так они без предупреждения просто звонят в дверь и вручают пакеты с судками! - жалуется Оля подруге о наболевшем.
- Так не открывай дверь, - та хохочет.
- Я раз и не открыла. Оставили еду под дверью.
- Съели?
- Съели. Бабушка вкусно готовит. К тому же с малым нянчатся, я могу на сутки отдать, вообще без проблем.
- Может, няню?
- Зачем?
- Чтобы отказаться от помощи тех, кто тебя раздражает, - размышляла подруга.
- Они - моя семья.
- А муж кто?
Оля продолжала на словах бунтовать против системы, но успешно пользовалась ее благами, оставаясь частью системы.
Пяти лет жизни в условиях концлагерного надзора Олиному мужу хватило, чтобы поставить супруге ультиматум: "Или они подальше или я насовсем?" На это женщина, подкармливаемая из "папиных волшебных мешков" мило отвечала: "Они добра хотят, не перебарщивай. Тем более, ты столько, сколько папа дает, не зарабатываешь". Посему Ирочкин супруг продолжал ворчать по-тихому в спальне, а собственные именины терпел в кругу любящей дружной семьи супруги.
Та же встречалась с другими мужчинами и приносила домой неподъемные букеты цветов, индивидуально написанные картины, украшения и тоску по жизни, которую могла бы иметь.
- Что с тобой? - спрашивал муж, когда Оля периодически плакала по ночам.
- Я несчастна, - спокойным гробовым голосом отвечала женщина.
- Что нужно сделать, чтобы ты была счастлива?
- Ничего.
- Тогда как же ты станешь счастливой?
- Не знаю.
- Чего ты хочешь?
- Ничего.
- Как можно жить и ничего не хотеть? Ты со мной несчастна?
- Отстань, - привычно успокоившись после беспокойства нелюбимого супруга, Оля отвернулась и заснула.
***
- Мне сон приснился странный, - заявила за завтраком Мария Ивановна.
- О чем? - тщательно разжевывая бутерброд с ветчиной и свежими домашними огурцами с дачи, интересовалась Вера. Ее манера жевать всех выводила из равновесия - оказавшиеся у женщины во рту продукты, долго и скрупулёзно перемалывалась в жидкую кашицу с характерным собачим плямканьем. Процесс поглощения пищи занимал кучу времени и нервов окружающих.
- Я иду по коридору и вижу в конце сидит мой Назар.
- Каким он был? Папа редко к тебе приходит...
- Сидит на табуретке вдали от меня в костюме сером, в котором хоронили, и пристально смотрит. Чистый, стрелки на брюках. Интересно, кто их там нагладил? И рубашка белая. Я ему: "Назар, ты чего здесь сидишь?" А табуретка, видно, неустойчивая, сидит и шатается. А он мне: "Тебя жду..."
- А ты что? - Верочка наконец доела бутерброд и уставилась на маму.
- А я отвечаю, что пока не могу. Тут у меня куча дел, дети, внуки. Постирать много накопилось за неделю, - глаза Марии Ивановны наполнились водой и женщина сглотнула.
- И?
- А он мне: "Я подожду, не спеши".
Мария Ивановна умирала два года. В голове у 72-летней женщины нашли опухоль. На излечение цистита гарантий не дают, а тут рак. Помимо лишнего в мозге у мамы имелся сахарный диабет, гипертония и проблемы с сердцем - пакет must have в ее возрасте и гарантированный отказ в операции.
Верочка не могла смириться с тем, что маму даже не попробуют вылечить. Она обивала пороги институтов, врачей, доцентов и государственных структур, посылающих ее к чертовой матери, но все же договорилась об операции без каких-либо гарантий. Женщина, которой не впервой стоять на коленях перед доктором, измотала светилу хирургии настолько, что тот не просто назначил дату операции, но и согласовал с Верочкой протокол хирургического вмешательства. А что, смотреть дома у телевизора как мама отходит?