Потом дружинники рассказывали, как разъярённая толпа трясла ворота. Ключник Ерёма, перекрестившись и пробормотав: «Спаси, Господи!», отправился открывать.
— Ну чего там? Сейчас открою, не стучите! Кого черти по ночам носят?!
Открывая ворота, он вроде даже сонно зевал, а узрев толпу, широко раскрыл глаза:
— Вы чего это?
Новгородцы, увидев тёмные окна терема и заспанного ключника, на мгновение замерли, но тут же потребовали:
— Княжичей давай!
— Княжичей? — изумился Ерёма. — Да где ж я вам их возьму? И-и... голубчики, они, почитай, у отца в Переяславле уж пироги едят.
— Как в Переяславле?! Не может быть! — не поверили новгородцы.
— Да что я, вру, что ли?! — возмутился ключник. — Идите проверьте. Только не все, а то порушите здесь что, а я отвечай.
Толпа ввалилась во двор, но рушить ничего не стала. Несколько человек ворвались в терем, обошли все покои, убедились, что княжичей и их наставника действительно нет, и, разочарованные, вернулись к остальным. Потом Ерёма вспоминал, как один из новгородцев заметил раскрытую книгу возле светца и сообразил потрогать свечу. Та была ещё мягкой. Значит, совсем недавно горела? Выручил гридь, который оказался рядом, обругал сообразительного детину:
— Ты чего княжьи книги трогаешь?!
Тот оказался не из пугливых, усмехнулся:
— Кто её читал только что?
— Я! — смело объявил дружинник.
— Ты? А ты грамоту знаешь ли?
На эти расспросы обернулись несколько человек, стало понятно, что здесь может быть обман. Но дружинник выдержал напор:
— Знаю. При княжичах не первый день, у нас все знают.
— А пошто книги не спрятаны? — всё ещё сомневались новгородцы.
— Так мне читать позволено, пока хозяев нет. Вы уж, ребятки, не троньте, а то я клятвенно обещал не испоганить книги, пока княжичей нет. Убьёт меня Ярослав Всеволодович! Как есть убьёт!
То ли незадачливого читаку пожалели, то ли просто надоело пререкаться, но от него отстали. Пошумели ещё во дворе и отправились обратно в город, жалея, что не сообразили сразу захватить сыновей князя Ярослава.
А они с боярином и тиуном до поздней ночи просидели в кустах за двором и сразу после того спешно уехали в обход Новгорода в Переяславль. Как удалось мальчикам не заболеть после такой ночёвки и тяжёлой дороги, все только дивились. Отец грозил смести вольный город за обиду, нанесённую сыновьям, и даже собрал дружину. Но начал не с самого Новгорода, а Волока Ламского, сначала захватив его. Этим запирались многие торговые пути вольного города.
Снова звучал вечевой колокол. Бояре вышли к народу не все, только те, кто всегда был против князя Ярослава. Посадник громко возвестил, что княжичи из Новгорода бежали, стало быть, князь Ярослав совсем отказался от княжения. Из толпы послышались крики:
— Так ведь сами их хотели в тёмную посадить...
— Как тут не сбежишь?
— Княжичи-то чем виновны перед Новгородом?
Но их сразу заглушили завзятые горлопаны, готовые кричать хоть против самих себя, лишь бы за деньги:
— Кто злое замыслил против Святой Софии, тот и бежал!
— А мы их не гнали!
Пересилили те крикуны, новгородцы слишком устали, чтоб заступаться ещё и за княжичей.
Новгород недолго переживал потерю княжичей, сразу же снова позвал Михаила Черниговского. Тому бы отказаться, ведь в городе начался голод и мор, но повёлся на уговоры. Для Великого Новгорода наступили чёрные дни. Неурожай повторился ещё и в следующие два года! Древний город просто вымирал, по улицам бродило множество истощённых людей, единственной мыслью которых было поесть. Невиданной силы голод косил новгородцев, как траву, умерших сотнями свозили для похорон в одну «скудельницу» — общую яму у церкви Двенадцати апостолов. Отпевали десятками разом, не слишком заботясь о благолепии службы, не до того. В Новгороде запылали пожары, чёрный люд грабил и жёг дворы богачей. Меж собой поссорились два посадника — Водовик и Степан Твердиславич. Простой люд, стоявший за одного, громил дворы сторонников другого и наоборот. Весь город погрузился в раздор и смуту. Новгородцы тут же выгнали и Михаила, и его сына Ростислава. Город снова остался без князя, а значит, без дружины.