К этим глубоким переживаниям добавились скоро политические тревоги. Вновь заколебалась в Новгороде Ярославова власть. Черниговские князья задумали посадить здесь своих сторонников и сумели однажды неожиданным штурмовым ударом боярских отрядов захватить Псков, пленить и заковать в цепи княжеского наместника. Вслед за этим и в Новгороде стали тлеть-разгораться угли нового мятежа.
Юные княжичи, конечно, не могли разобраться в критической обстановке и совладать с ней. Из Переяславля спешно прибыл отец. Быстро утихомирив Новгород, он послал гонцов во Псков с требованием освободить наместника. Но псковские бояре и черниговские правители ответили отказом. Ярослав собрался было пустить в ход военную силу, но один опытный княжеский муж подсказал ему другой путь — запретить новгородским купцам возить в Псков соль и торговать там ею! А своих соляных промыслов на Псковщине не было. Цена на соль подскочила, город заволновался, и через несколько месяцев упрямое псковское боярство запросило княжеской милости. Пришли псковские послы, склонили головы перед Ярославом: «Ты наш князь, присылай наместника». Так кончилась еще одна феодальная усобица — постоянные их судороги не давали Руси покоя.
Смерть брата
Время текло, убыстряясь. Княжичи подрастали. На лето 1233 года была намечена свадьба старшего — Федора. Ему было 14 лет; по меркам того времени, он достиг совершеннолетия, уже участвовал в походах — вступал в круг обычной княжеской жизни. В жены ему была избрана черниговская княжна Ефросинья — этот выбор позволял Ярославу замириться с могущественным Черниговским княжеством.
Но сыграть свадьбу не суждено было. Юный Федор умер буквально накануне торжества. «Кто не пожалеет о сем! — воскликнул летописец. — Свадьба пристроена, меды изварены, невеста приведена, князи позваны… И вместо веселия — плач и сетования!»
Кончина любимого брата не только потрясла душу Александра, но и бесповоротно и решительно изменила весь строй его жизни. Теперь он был старшим наследником в княжеской семье. Отец стал относиться к нему иначе — начал больше требовать от учения, а учить княжича стали серьезнее. Военное ремесло стало ежедневным делом. И уже не былинные рассказы преобладали в строгом учении — то грамоты договорные читали юному князю, то объясняли сложные отношения Владимирской земли с другими русскими княжествами и порубежными странами.
На границах русских в ту пору то тут, то там вскипали обжигавшие Русь волны вторжений. На юге дальняя степь клубилась облаками пыли, взбитой копытами тысяч и тысяч низкорослых косматых коней, на которых крепко сидели ловкие нукеры Батыя. Волна ордынского нашествия уже поднялась в глубине азиатских просторов и неотвратимо катилась в сторону Руси.
А на западе все чаще звенел на русских границах немецкий рыцарский меч. Закрепившиеся в покоренной Прибалтике рыцари намеревались двигаться дальше, вдохновляемые римским папой на новые и новые подвиги во имя истинной католической веры.
Именно их военное давление поколебало в эти годы древний Псков. Появились в нем боярские силы и партии, выступавшие за союз с крестоносным рыцарством, — одни из корысти, другие из страха перед рыцарской мощью, уже согнувшей в рабское состояние многие прибалтийские племена — эстов, ливов, куршей, пруссов…
Боевое крещение
Западный рубеж более всего беспокоил ныне князя Ярослава. Отец Александра, пожалуй, первым из русских князей во всей полноте осознал возросшую опасность упорных орденских поползновений. Именно этим в первую голову объяснялась его твердость и настойчивость в отношениях с Псковом, постоянное внимание к западной границе, куда не раз он ходил то с малой, то с большой дружиной.
Однако полумеры не приводили к желаемому замирению противника. И Ярослав стал готовиться к большому походу, который, по его мысли, должен был надолго, если не насовсем, остановить орденское продвижение в русские пределы. Ярослав убедил в серьезности положения своего брата, великого князя Юрия Владимирского.
В 1235 году тот поставил под стяг Ярослава чуть не все владимирские полки. Ярослав, не мешкая, выступил с ними в Новгород, где к нему присоединились рати из ближних и дальних новгородских волостей.