Эрик привез Хедину статью, и Свен констатировал ее достоверность.
В конце концов вся эта история благополучно разрешилась. Дэнси сохранил работу, а Хедин-доверие Гитлера. Правда, далеко не лучшим образом выглядел инициатор этой суматохи Риббентроп.
Пожалуй, самой неприятной проблемой для Хедина оставался расовый вопрос.
«Жестокости немцев в отношении польских евреев помогают евреям всего мира подначивать всех на войну с Германией. Это результат немецкого решения еврейского вопроса. Подобное обращение с людьми не может продолжаться. Это обязательно должно быть прекращено».
Гитлер убеждал Свена в том, что Сталин не станет нападать на Финляндию, но, как оказалось, зря. 30 ноября началась война. Хедин считал, что историческая миссия Швеции в том, чтобы помочь Финляндии. Но увы, шведская армия была слишком слаба.
Берлин,
28 февраля 1940 года
В конце февраля 1940 года Хедин опять приехал в Берлин. 20 февраля у Свена был губернатор Стокгольма Торстен Нотин и просил его переговорить с Риббентропом и Гитлером. Шведское правительство интересовали два вопроса. Во-первых, как будет реагировать Германия на то, что Швеция окажет Финляндии открытую поддержку, и готова ли в этой связи Германия продемонстрировать свою добрую волю и поставить оружие и самолеты в Швецию. И во-вторых: выступит ли Германия посредником между Россией и Финляндией при том условии, что ни Швеция, ни Финляндия никогда не согласятся пожертвовать полуостровом Ханко. Секретное письмо шведского правительства лежало у Хедина в портфеле.
Свен считал молчание немецких властей по поводу русского нападения на Финляндию предательством.
Перед поездкой в Германию он переговорил с одним из своих немецких друзей Вильгельмом Зиглером, который помогал ему собирать материал для книги «Германия и мировой порядок». Зиглер был настроен скептически: он считал, что отношениями с Россией никто рисковать не станет, хотя нападение Германии на Россию-лишь вопрос времени, сначала должна завершиться война на западе.
Свен пошел на тактическую хитрость: он послал телеграммы Гитлеру, Герингу и прочим с благодарностью за поздравление со своим 75-летием, где упомянул о своем скором приезде. На поезде вместе с Альмой и Зиглером они доехали до Мальмё, далее надо было пересаживаться на самолет. Хедин не хотел привлекать к своей персоне внимание и зарегистрировался под фамилией Сведин, под которой его вывели когда-то в сатирической книге «У милых русских», высмеяв как царского агента.
В полете Хедин разговаривал с Зиглером:
— Когда начнется большая война?
— В конце марта.
— Когда я вас спрашивал в прошлый раз, вы ответили, что в конце ноября.
Зиглер рассмеялся:
— По плану вторжение в Голландию должно было начаться в конце ноября, но из-за мирных инициатив голландской королевской четы вышла задержка. Поэтому вторжение перенесено на март. Это необходимо для последующих боевых действий против главного врага — Британии. Насчет Франции можно особенно не беспокоиться.
Двадцать восьмого февраля Хедина принимал Риббентроп. Это была их первая встреча. Немецкий министр иностранных дел слыл надменным пижоном. После обмена любезностями они сели за небольшой круглый стол с чаем и тостами. Стол был предметом гордости Риббентропа, в свое время он принадлежал Бисмарку.
— Я в детстве взахлеб читал ваши книги и собираюсь перечесть их снова, — сказал Риббентроп.
Хедин тут же заговорил о своей книге «Германия и мировой порядок».
— Как? Она у нас запрещена? — Риббентроп сделал удивленное лицо. — Никогда не слышал о такой книге.
«Врет и не краснеет», — подумал Хедин, отлично знавший, что Гитлер, Геринг, Геббельс и прочие нацистские шишки читали корректуру.
Они заговорили о войне русских с Финляндией. Риббентроп сетовал на то, что финны не желают делать «небольшие уступки» требованиям Сталина. О том, что Германия окажет финнам поддержку, не могло быть и речи — пакт с Россией был жизненно важен для немцев.
Хедин рассказал о своих давних связях с Россией и о той помощи, которую он получал и в царское время, и от большевиков.
— Я всегда любил русский народ и считал союз между Россией и Германией самой разумной политикой, — сказал Хедин, — но я и представить не мог, что этот союз обернется такими последствиями для Финляндии и Швеции. Помогите найти дорогу к миру для Финляндии, мир на севере отвечает интересам великой Германии.
Вечером он рассказал о беседе с Риббентропом представителю Швеции в Германии Арвиду Риккерту.
Четвертого марта Хедина принял Гитлер. Об этом сначала сообщили по радио, затем новость появилась в вечерних газетах.
Каринхалле,
6 марта 1940 года
Шестого марта Хедин был в Каринхалле у Геринга. Как обычно, Герман получил бутылку шведской водки в подарок. Он прижал ее к себе, как младенца, и ласково поглаживал. В финском вопросе Геринг выкручивался так же, как Риббентроп и Гитлер, и говорил о том, как важна для Германии дружба с Россией. Хедин показал ему вырезку из газеты 1920 года со своей статьей, где, в частности, говорилось о том, что будущее Германии — Россия. Геринг пробежал текст, сложил вырезку и сказал:
— Я должен показать это фюреру.
Хедин повторил просьбу Швеции о поставках немецкого оружия.
— Нам особенно необходимы снаряды для гаубиц, противотанковые орудия, скорострельные пушки калибра двадцать миллиметров и — самое главное — самолеты.
— Вы получите все, кроме самолетов. Они нам самим нужны. Остальное поставим с максимальной быстротой.
Они говорили примерно час. Потом подали обед. За столом были гости, и среди них Элизабет Фуггер, предмет безысходной страсти Хедина. Обед был прекрасным: икра, омары, спаржа, свежее масло и выдержанный швейцарский сыр.
— Мне стыдно за эту роскошь, когда народ живет по карточкам в нужде, — доверительно шепнула Альме жена Геринга Эмма.
После обеда Геринг повел гостей показывать большой плавательный бассейн и свою любимую игрушку — действующую модель железной дороги.
Следующим нацистским бонзой в списке Хедина числился Йозеф Геббельс. Главным образом они говорили о Финляндии, и Хедин получил те же неутешительные ответы, что и от Риббентропа, Гитлера и Геринга. Хедин рассказал Геббельсу, что хотел бы побывать в Москве, чтобы выяснить позицию русских по Финляндии. Геббельс отреагировал очень живо:
— Но только при одном условии: вы не должны ехать в Москву прямо из Берлина. Это будет слишком подозрительно.
Потом Геббельс заговорил о шведской прессе. Лидерам нацистов изрядно досаждала критика их режима.
— Нужна всего лишь полудюжина газет для того, чтобы совершенно отравить восприятие Германии целым народом, — со знанием дела заметил Геббельс.
Хедин попробовал разрядить обстановку:
— Правительство делает все, что может, для того чтобы поумерить прессу, но у нас полная свобода печати. Как истинный друг Германии, я не вижу ничего страшного в критике. Шведы привыкли думать сами, а не пользоваться газетами вместо мозгов.
Неделей позже Хедин читал доклад шведского посольства о том, как 1200 евреев перевозились из Штеттина в Люблин в Польше. Стоял мороз, а люди были легко одеты. Многие умерли от холода по дороге. Согласно докладу это было сделано намеренно.
«Не знаю, что и думать», — записал Хедин в дневнике.
Двадцать первого марта Хедин спросил об этом инциденте Генриха Гиммлера.
Свен несколько опасался возможной реакции шефа гестапо на его осторожный протест по поводу обращения с евреями. Но Гиммлер ответил спокойно и вполне дружелюбно - в том же тоне, в каком они несколько раньше говорили о Тибете: