По сложившейся традиции по субботам, если в городе было спокойно, в комнате оперативных совещаний МУРа вечером собирался свободный от дежурства инспекторский состав. Приходили сюда и старые, опытные криминалисты, проработавшие на Петровке не один десяток лет, и молодые, лишь недавно пришедшие в угрозыск то ли со студенческой скамьи, то ли от станков московских заводов и фабрик. Ветераны вспоминали свою молодость, нелегкую работу в МУРе, молодые находили здесь хорошую школу опыта. Они с интересом слушали рассказы Сергея Дерковского, Анатолия Волкова, Фридриха Светлова, Василия Пушкина, Владимира Арапова и многих других. Бывало, сюда заглядывали и те, кто работал в МУРе еще в первые годы Советской власти, — Георгий Федорович Тыльнер и Алексей Иванович Ефимов. Их встречали с особым почтением, старались не пропустить ни слова из их воспоминаний. В их рассказах речь шла о ликвидации воровских бандитских притонов, шаек и банд, оставшихся еще от старой, дореволюционной Москвы.
В один из таких субботних вечеров зашла речь о собаках. Поводом послужил разноголосый собачий хор, послышавшийся из вольеров, расположенных во дворе Управления внутренних дел.
Низенький, коренастый капитан Плужин, начальник отделения розыскных собак МУРа, был известен всем как самый заядлый «собачник», яростный защитник своих питомцев. И сейчас, когда была затронута постоянно волнующая его тема, он не смог удержаться.
— Есть у нас скептики, которые считают, что собака — это архаизм в розыскном деле, так сказать, средство отжившее. Но они, безусловно, не правы. Наши собачки необычные, особенные. Половина отмечена медалями на Всесоюзной выставке служебного собаководства. А Рекс и Вьюга четырежды получали золото.
— Псы у тебя хорошие, спору нет, — вступил в разговор майор Стеклов. — И медалей нахватали они вдоволь. Но речь ведь идет не об этом. При современных условиях на собачий нюх надежда действительно плохая. Ну, сам посуди. Обчистил вор квартиру, сел в такси и уехал. И все. След грабителя кончился у тротуара или на стоянке такси. Кончились и возможности твоих Рексов и Вьюг.
Стеклова поддержал еще кто-то:
— Или химикатами какими-нибудь бандюга свои следы обработает. А их, химикатов разных, теперь наделано столько, что специалисты и то не все в них разбираются, не только собаки. Нет, время твоих четвероногих кончилось.
Плужин разволновался, вскочил с дивана и, отчаянно жестикулируя своими короткими мускулистыми руками, торопясь и волнуясь, произнес целую речь.
— Вот видите, я же говорю, что у нас немало товарищей, которые скептически относятся к этому тысячи раз проверенному способу сыска. И не всегда используют его. А я утверждаю, что собачки в этом деле не устарели, не изжили себя и не изживут, пока мы полностью не искореним преступность. За примерами я далеко ходить не буду. Напомню лишь то, что было совсем недавно. Вы помните, сколько хлопот нам доставило дело с кражей уникальной аппаратуры в Сельхозинституте? А кто разыскал и преступника и аппаратуру? Рекс. Наш Рекс. Несмотря на то что к приезду оперативной группы в лаборатории побывали десятки студентов, преподавателей, работников института и все следы были, естественно, затоптаны, Рекс довольно быстро разобрался в обстановке. Полтора километра он шел по следу и привел-таки к спрятанной в лесу аппаратуре. А потом в общежитии института из семидесяти человек безошибочно нашел того, кто эту аппаратуру похитил. Взял его легкой хваткой — и баста. Не дал шелохнуться парню. Интересно, сколько бы мы возились с этим делом, если бы не Рекс? А вы говорите — устарелый способ, изжившие себя формы сыска. Не согласен я, категорически не согласен.
Так как капитану пока никто не возражал, он продолжал:
— Вообще, собаки, я вам скажу, — это умнейшие существа. Просто даже удивительно, до чего умные. Недавно сержант нашего отделения Лапшин грубо обошелся с Лохматым. Это молодой пес, только еще обучается сыску. Ну и что-то окрысился он на Лапшина. Тот ударил его арапником. Да, видимо, больно. Лохматый заскулил, забился в угол. Отказался от еды. И что вы думаете? Прибегает Лапшин ко мне через час или два, докладывает:
«Собаки не хотят есть».
«Почему, — говорю, — не хотят? Может, меню плохое?»
«Да нет, — говорит, — суп вполне подходящий, мясо свежее».
Пошел к вольерам. Действительно, ни одна собака не притронулась к еде. Сидят, положив морды на передние лапы, и все смотрят на Лохматого. И то один пес, то другой встанет, полает, поурчит легонько в его сторону и опять ложится, опять морду положит на лапы. Когда Лапшин рассказал о своей стычке с Лохматым, я понял, в чем дело. Население вольеров выражало сочувствие своему собрату и, видимо, на своем собачьем языке обсуждало, как быть. Полагаю, что разговор шел в таком плане: