Воцарилась пауза. Чувства всё ещё не верили происходящему, и где-то теплилась надежда проснуться. Другое дело – ум. Он словно объявил мне войну убеждая, мол всё наяву. Но эмоции восставали, не желая мириться с логикой! Кроме того, возникло странное ощущение: неужто это сам дьявол?! От неожиданной мысли я попытался облизать сухие губы, но язык был жёстким и только царапал.
– Значит, по-твоему, я дьявол? – раздалось ниоткуда.
Изо всех сил стараясь сдерживаться, я почувствовал, как выдают мысли. Они, будто нарочно, вертелись вокруг его имени. Страх липкими пальцами прикоснулся к телу. Я начал мелко дрожать…
– Чего ты боишься? – продолжал голос.
Я молчал.
– Если я существую, кто, по-твоему, меня создал?
Странно, но его размеренный тембр немного успокоил. Не дожидаясь ответов, собеседник продолжил:
– Не бойся нарушить запрет.
– Запрет… – прошелестело внутри.
– Наложенный религиозной догмой, – добавил он.
Разговор уходил в сторону, уводя за собою мой страх. Испытав облегчение, я переспросил:
– Догмой?
– Именно они рождают чувства, – раздался ответ.
Внезапно воображение переместился в небольшую кухню. Кроме меня, в ней находилось двое. Мы разместились за небольшим, уютным столиком, покрытым старенькой клеёнкой. Его освещал рваный, тусклый абажур. На пошарпанной от времени плите медленно вскипал чайник. Незнакомцы негромко беседовали, взглядами приглашая меня присоединиться.
Я повернул голову и посмотрел на соседа справа, жестом подтверждая согласие с тем, что он говорил. Мне понравилось утверждение, что все религии призывают к миру, однако в любом тексте каждый найдёт оправдание своему поведению.
Ему оппонировал юноша, судя по всему, атеист. Он напористо убеждал собеседника в агрессии религиозных конфессий, ратуя за светский уклад. Который по его мнению единственно целесообразен. Приводя в доказательство собственной правоты инквизицию, мельком глянул на меня. Завершая, отметил: исповедуй Россия иное мировоззрение, мы бы жили в другом государстве.
Слушая, я опустил голову и задумался, ведь оказался под властью противоречивых чувств. Всё дело в том, что я не религиозен, и моё отношение к незнакомцам складывалось из симпатии и антипатии. Не в силах привести веские доводы, я неприязненно посмотрел юноше в глаза.
Внезапно всё исчезло, меня вновь сжимали уютные объятия кресла. К слову сказать, перемены в ощущениях давались не просто. Мгновение назад я был зол и думал, это реальность. Но всё оказалось игрой воображения.
– Полагаю, – прервал размышления голос, – ты не станешь отрицать своё несогласие?
Я в который раз больно ущипнул себя. Тем не менее, проснуться не удавалось:
– А ведь юноша, выражая мнение, невольно задел твои чувства. Вот почему тебе не понравились его слова. К сожалению, вы опутаны традициями и вынуждены повиноваться догмам.
У меня медленно «закипали» мозги. Информация усваивалась сразу, только сильно болели виски.
– Твоя боль скоро пройдёт, – голос был мягок, пожалуй, даже чересчур. – Ты озлобился без причины – это сработала догма! Её формула проста: нет, потому что нет. Трудно бороться с догмами, а те, кто пытается, заранее объявлены сумасшедшими…
Сказанное отчасти отозвалось во мне. Я бы даже сказал, нашло понимание. Словно почувствовав это, собеседник вкрадчиво произнёс:
– Небеса создали лучшее из творений, но, увидев результат…
– Лучшее? – перебил я.
– Лучшее, – мягко подытожил он. – Лучшие всегда и во всём виноваты! Их вина, что не такие как все. Ты по-прежнему полон сомнений, но вдумайся: ведь его проступок – решимость иметь собственное мнение. Не это ли та самая вожделенная свобода, которой вам недостаёт? Впрочем, никто не желает свободы больше, нежели рабы.
– Тебя послушать, так сатана – ангел, – возразил я.
– Так и есть. Падший, только. Странно, вы популяризируете миф, причём самым действенным способом. Рекламируете запрет. Если он враг, забудьте о нём, забвение – лучшее наказание!
Его логика была безупречна, и он добавил:
– Не сердись. Рабу пристало скрывать эмоции.
От обиды потемнело в глазах, но возразить было нечего! Оставалось только слушать и пытаться понять что-же всё-таки происходит?
Выждав паузу, собеседник примирительно сказал:
– Напрасно ты обиделся. Ведь вы по доброй воле, считаете себя рабами.
Не дожидаясь ответа, он принялся рассуждать:
– Сделай милость, скажи, почему, считая себя рабами, вы называете Бога Отцом?
Я вздохнул, и тогда он закончил мысль:
– Будь хотя-бы честен, называй его не отцом, а, как и пристало рабу – хозяином!