– … то сможем всей этой ерундой до усрачки пугать детей лет пяти, – перебил Элай. – Ни на что больше эта книжица не годится.
– Тебе во всем Ортае ничто не годится, – огрызнулся Рань. – А может, вот сей вздох посреди комнаты демон выпрыгнет! Вот, к примеру, ифрит! И что тогда?
– Кто выпрыгнет?
– Ифрит. – Рань провел пальцем по строкам, пошевелил губами. – Демон-сберегатель огня. Вот что ты будешь делать, если он сей вздох из камина на тебя выскочит?
– Удивляться буду, – решил Элай. – А ты? С чувством зачитаешь ему описание его же из этой книжицы? Картинку покажешь?
– Нужно знать, с чем мы можем столкнуться, – упрямо мотнул головой Рань и вновь уткнулся в книгу.
Элай вздохнул, чуть склонил голову, оглядывая Раня, потом обернулся к Алере и к Тахару, который присел на шкуру рядом с подругой. Оба улыбались.
– Вот где он собрался сталкиваться с демонами? – спросил у друзей Элай.
Их ухмылки стали шире. Рань поморщился и перевернул страницу.
– Ну, если он будет читать ифриту вслух, тот его запомнит, – заявила Алера, перекатилась на спину, закинула руки за голову. – Ифриту приятно будет, что какой-то сожранный им эльф проявил не абы какие познания в природе самого демона. Он демонятам своим про Раня расскажет. И запомнится он демонам всего ифритского вида как самый ученый и обходительный обед.
Рань угрюмо засопел, переворачивая очередную страницу.
– Запомниться важно, – без улыбки сказал Тахар после недолгого молчания. – И к слову об этом: про бабу Наню слышали?
Друзья покачали головами.
– Так вот, она чудесное дело удумала, она теперь не хочет, чтоб ее община досматривала.
– Как так? – не поняла Алера. – У нее же нет родни, кому еще за ней смотреть-то?
– А она вот что сообразила: говорит, выберет себе названного родича, которому дом и садик отойдет, а тот взамен ее досмотрит.
– Блажит, – оценил Рань и вновь склонился над книгой.
– А желающих, однако, набежало куда как больше, чем в прежние дни, когда по общинным обязанностям ходили, – продолжал Тахар. – Ну а тут и баба нос задрала – дальше некуда, потому как во какая она всем нужная! Во как будет теперь выбирать, кто перед ней хвостом метет бойчее! А если, значит, этот выбранный названый родич будет плохо ходить за ней – так она его разназовет обратно и выберет другого.
– А поверх чтоб порхали гении, – предложил Элай. – И осеняли благодатью.
– С нее станется и гениев затребовать, – без улыбки ответила Алера. – Те, кто согласился, они или разума лишились, или совсем уж в отчаянии. Баба Наня из них душу вытрясет. И пусть ей уже больше ста лет, она ж еще крепкая старуха и разумом светлая, она еще лет двадцать протянет и похоронит штук сорок этих названных родичей. Похоронит, вот правда! Она ж сама их в гроб и загонит!
– А ведь я помню, как ты к ней за речку за пирогами с тыквой бегала, – укоризненно покачал головой Тахар. – Лет десять назад еще бегала. Чуть ли не каждый день.
Алера вздохнула. Бабу Наню она помнила с самого раннего детства: сухонькую и сутулую, очень добрую и говорливую. Платья у нее всегда были темные, а платки – яркие, и она всегда носила платки, то на плечах, то на голове, а иногда повязывала их вместо пояса. У нее были очень белые волосы, сколотые большим деревянным гребнем, и крупные уши с морщинистыми мочками, оттянутыми под тяжестью костяных серег. У бабы Нани были добрые глаза, сильный голос и крепкие короткопалые руки в мелких пятнышках.
– Бегала, да. И когда она овдовела – я ходила к ней сколько раз! Только знаешь, я по два дня потом как пришибленная была. Сиди с ней целый день да слушай, чего она тебе рассказывать будет. Я поначалу была и не против посидеть, ну что тут трудного? И бабка вроде как не чужая же. И с детства я ее знаю, и ничего плохого не скажу про нее. А как заладится языком чесать – так будто кровь пьет из меня, и еще так усмехается и приговаривает: сиди, девочка, сиди с бабушкой – а у меня аж в ушах шумит. Так вот оттого она и не хочет, чтоб ее община досматривала – тот, кто приходит по обязанности, его силком на лавку не посадишь и не продержишь там полдня. А вот если она названого родича получит, который вроде как по доброй воле – так на нем душу и отведет, а мы только будем успевать хоронить этих родичей. Или выхаживать их от мозговой горячки. Потому как пьет она из них кровь, и хоть ты мне что хочешь!
– А все равно тебе неловко, что ты к ней больше не заходишь, – припечатал Тахар.