Он оставил Франца на пороге большого зала. Потолок-купол, тихая музыка, нарядные гости. Мужчины в черном. Женщины в светлых как шляпки поганок платьях. Неожиданная ассоциация напомнила Францу о убийстве собаки. От людей Франц перевел взгляд на картины. Коллекцию собирала его мать. Когда она была жива, на стене в семейной столовой висела кроваво-красная бесформенная куча.
Франц усмехнулся, кроваво-красная куча непонятно чего, возможно, если в детстве каждый день смотришь на такое дерьмо, естественно, что тебя потом клинит на ролике с расчленением собаки?
"Мерзость" , - услышал он в голове голос Сабрины. Вместе они посещали уроки латыни. Сабрина изучала историю искусств, Франц - социологию. Мерзость, сказала бы Сабрина о ролике. По семейной коллекции постмодернистской живописи она бы тоже прошлась. Сказала бы что-то в стиле: как забавно, люди забыли о смысле явления постмодернизма. Постмодернизм родился из бунта против традиции украшать дома предметами искусства, но прошло время, и люди втиснули его в старые и удобные шаблоны.
- Хочешь выпить? - спросил Франца Лонарди.
В отличие от отца, он не собирался оставлять Франца наедине с толпой незнакомцев. Они держали в руках бокалы, переговаривались, перешучивались и расступались перед Францем. Пожирали его глазами и улыбались Лонарди. Он отвечал им тем же. В арсенале Лонарди было больше дюжины разных улыбок. Он растягивал губы в тонкую линию, приподнимал правый уголок, потом левый, иногда показывал зубы. Последнее, видимо, было знаком особого расположения, потому что именно с такой широкой и открытой улыбкой Лонарди повернулся к Францу, когда они добрались до бара. На вкус Франца, улыбка Лонарди была искусственной. Впрочем, как и все здесь. Слишком яркий свет, слишком блестящая стойка. Разноцветные бутылки в стеклянном шкафу.
- Советую попробовать местный ром, - подмигнул Лонарди.
- Виски, - в пику ему заказал Франц.
Света в зале было столько, что вместо тени стакан отбрасывал на стойку солнечные зайчики. Люди вокруг тоже лишились теней.
Пока Франц тянул виски, Лонарди трепался о новом банановом роме. Запатентованный два года назад уникальный продукт совершенно не пригоден для экспорта, потому что иностранцы не догоняют его тонкий вкус. Нужно родиться вблизи тропического леса, чтобы почувствовать...
Франц рассматривал гостей. Независимо от алкогольных пристрастий иностранцы, и правда, выделялись на фоне местной публики. Они предпочитали иное сечение роскоши. Роскошь обернутая в небрежность, но все равно остающаяся роскошью из-за дотошного внимания к деталям и дорогим брендам.
Через полчаса Франц заметил среди гостей отца. Еще через пол - началась официальная торжественная часть.
После двух бокалов виски внимание Франца рассеялось ровно настолько, что его перестали волновать взгляды любопытных. Он приблизился к кафедре. Пластиковая прозрачная подставка на тонкой ножке формой напоминала театральный пюпитр. Ничего общего с университетской кафедрой, с которой Францу приходилось делать доклады прежде. Он улыбнулся, представляя, как смешно будет смотреться, если надумает почесать ногой ногу. Защелкали фотоаппараты.
Приложив правую ладонь к сердцу, Франц сказал, что счастлив находиться здесь и поздравил отца. Счастлив, восхищен, воодушевлен, почитает за честь. Смотрел он при этом на плечи собравшихся: оголенные плечи дам и затянутые в черное - мужчин.
Аплодисменты напоминали звуки водопада. Сходство стало почти совершенным, когда женщина в красном уронила бокал и вскрикнула. Франц чувствовал себя как в лесу. Хотелось скривиться, во рту напомнило о себе горькое послевкусие виски. Вместо этого Франц поднял руки. Публика притихла. Раздался последний резкий хлопок, и Франц заговорил о фонде. Лонарди тут же оказался рядом. Когда речь зашла о нем, поклонился и оскалился. Купаясь в аплодисментах, он тянул подбородок к потолку, будто боялся утонуть. При этом Лонарди постоянно искал зрительный контакт с Францем. В результате Франц заразился его улыбкой и рассмеялся.
Стоило им отступить от трибуны, их окружили журналисты. Женщина и мужчина в вечерних нарядах - больше прессы было бы на приёме дурным тоном. Каждый журналист задал по два вопроса. Лонарди избавил Франца от необходимости придумывать ответы. Пока журналисты кивали как болванчики, Франц мечтал о глотке свежего воздуха.
Посреди очередной тирады Лонарди он развернулся и направился к веранде. Вокруг приоткрытой двери как белые паруса развевались занавески.
Дорогу ему преградила девушка. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, она иностранка.
- Мистер Варгас, ваш фонд будет помогать только бедным жителям столицы или по всей стране? Вы собираетесь строить приюты для престарелых и сирот или сначала отреставрировать существующие бедные районы? Вы знаете, что на свалке около Гото живут люди? Для них вы тоже собираетесь построить приют? Или временное жилье как для рабочих? Вы знаете, что в трущобах каждый второй дом находится в аварийном состоянии? Вы знаете, сколько бедняков погибает каждый год под завалами в трущобах столицы, потому что у дома или церкви обрушилась крыша? - она чеканила слова настойчиво и отчетливо. Будто хорошо подготовилась, будто доказывала теорему.
Вокруг собрались люди. Но девушка не обращала них внимания. На первый взгляд она была ровестницей Франца. Он мог легко представить ее в университетской аудитории. В ее голосе угадывались интонации докладчика. Такая не позволит себя перебить или втянуть в глупый спор. Её внешний вид подчеркивал ее самоуверенность: высоченные шпильки, обтягивающее красивую фигуру платье и ни грамма косметики. Ни одна женщина в Лумбии не вышла бы на люди с такими бесцветными ресницами и бледными губами.
- Луиза, ты прекрасно выглядишь, - Лонарди протянул девушке руку, но она сделал вид, что не заметила его жеста. - Франц, ты еще не знаком с семьей Гудисонов?
За спиной девушки со светлыми ресницами активировались высокий мужчина и стройная женщина.
- Генрих Гудисон приехал руководить модернизацией атомной электростанции.
- Очень приятно, - Франц пожал руку мужчине.
- Это его жена Амалия и дочь Луиза.
Закрытое строгое платье не скрывало татуировок на теле Амалии: змеи на руках, цветы на щиколотках и маленький кинжал на шее.
- Вы так и не ответили, зачем создали фонд - для того чтобы действительно помочь кому-то или чтобы поддержать следующую избирательную компанию вашего отца? - спросила Луиза вместо того, чтобы пожать Францу руку.
- И то, и другое, - ответил он.
Ее смешное упрямство и настойчивость перестали забавлять Франца, и он направился к веранде.
Удаляясь, он слышал, как Лонарди любезничает с девчонкой и приглашает ее посетить офис фонда.
Только не завтра, когда я буду там, подумал Франц и вышел на воздух. Глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Вскоре он мог видеть не только освещенные окна, но и звезды на небе. Веранда обнимала дворец широкой лентой. За ее камеными перилами раскинулся сад. В темноте угадывались очертания кустов и деревьев. Пахло цветами. Шумел ручей или фонтан. Франц гостил в новом дворце второй раз и плохо знал территорию.