Лестница скрипит под моими ногами, пока я вытаскиваю из кармана брюк телефон и нажимаю на экран, чтобы вывести изображение на дисплей. Даже если я не наблюдаю за ней из своей комнаты, я все равно в состоянии ее видеть. Первые минуты ее полного одиночества крайне важны. Хотя Диана была заперта в комнате, она все же умудрилась разбить лампу. Я забрал вторую из ее спальни на всякий случай, вдруг она захочет сделать это снова, никогда не помешает лишняя предосторожность. Все является оружием. Нужно просто уметь правильно его использовать. Судя по тому, как она расхаживает по комнате, ее разум уже полным ходом перебирает варианты.
Звуки фильма заполняют кухню, когда я прибавляю громкость. Я могу видеть, как шевелятся ее губы, но понятия не имею, что говорит моя рабыня. Я включаю чайник и достаю с полки кофе, раскладывая фрукты на тарелке.
— Что — нибудь. Что — нибудь, — повторяющееся слово звучит так отчаянно и мучительно. Она подходит к шкафу, и я нажимаю на экране кнопку, переключаясь на камеру в задней части шкафа. Я в слепую тянусь за бейглом, когда она начинает рыться в одежде. Ей в руки попадается синее платье, заставляя приоткрыться ее рот еще шире. Гардероб набит ее собственной одеждой. Принадлежащей ей в реальной жизни.
По ее лицу скатывается слеза, и она закрывает глаза глубоко вздыхая. Я хмурюсь, раздумывая, что всплывает в ее памяти. Она наряжалась в это платье по какому — то особому случаю? Или эти воспоминания связаны с ее мужем, дочерью, или даже обоими? В нем нет ничего особенного. Оно на бретельках и скорее напоминает летний сарафан. Что — то подобное она могла надеть в парк или загород.
Черты ее лица приобретают ожесточенность, и это заставляет меня приблизиться к экрану. Она бросает платье на пол и начинает срывать с вешалок все, до чего могут дотянуться ее руки. Я наблюдаю, позволяя Диане самой разобраться с этим. Я не стану прерывать ее, пусть выплеснет горечь. Она была хорошей до того, как посмотрела в лицо своим страхам.
Платье висит в конце шкафа, точно так же, как было расположено в ее собственном гардеробе. Я переключаю камеры, чтобы иметь лучший обзор. Когда она проходит вглубь, то на мгновение замирает, прежде чем дернуть за молнию защитного чехла. Я знаю, что внутри находится расшитое блестками красное платье, и на мой взгляд, в нем нет ничего запрещенного.
— Боже, пожалуйста, — нервно выдыхает она.
Мой пульс подскакивает, и я понимаю, что двигаюсь к кухонной двери. Мог ли я что — то пропустить во время обыска?
Застежка — молния уже опушена вниз, когда изображение пробивает брешь в моем спокойствии, и я направляюсь к лестнице. Я остаюсь сосредоточенным, поскольку наблюдаю за ее манипуляциями с платьем, когда вижу потайной карман. Бл*дь! Я не собираюсь ждать, пока она что — то вытащит. Я срываюсь на бег, перескакивая ступеньки, и направляюсь к ее двери. Ключ царапает мою ладонь, и я впихиваю его в замочную скважину, поворачивая быстрыми рывками. Мои глаза снова опускаются на дисплей, как раз вовремя, чтобы увидеть, маленький антикварный нож в ее руке. Она бросается в дальний угол, и поворачивается так, что я больше не вижу, что она делает.
От моего толчка дверь с грохотом ударяется об стену, и я мчусь к шкафу, наблюдая, как она разворачивается ко мне. Капля алой жидкости скатывается вниз по руке, когда я бросаюсь на нее, отражая удар, который мне наносят.
— Отвали от меня! — она пытается выдернуть руку из моего захвата, и нож падает на пол, когда я едва не переламываю ее запястье.
— Ты действительно думала, что я не узнаю, что ты делаешь? — взрываюсь я. Моя рука сжимает ее горло, а собственное прошлое, встает перед глазами красной пеленой. — Что я тебе говорил? Ты просто не можешь не сопротивляться, не так ли? — я впечатываю ее в стену, даже не задумываясь, что делаю.
— Давай же, — булькает она задыхаясь. — Сильнее.
Я усиливаю хватку и замечаю, что ее руки тянутся вверх, как будто она хочет схватить меня за руку, но останавливается, просто закрывая глаза. Я не могу сделать это. Не могу понять, как легко она принимает исход. Она уже мертва. В душе.
Губы Дианы синеют. Я выпускаю рабыню из рук, загоняю в сторону кровати и накрываю ее своим телом, прежде чем она может ускользнуть. Паника на ее лице говорит мне, что она знает, что будет дальше. Вопль заполняет комнату, когда я борюсь с ее сопротивлением и заковываю в наручники. На ум не приходит ничего кроме крови, которой была покрыта моя жена. Единственная настоящая рабыня, которая когда — либо была у меня. Я не смог спасти ее тогда; даже не увидел глубину всей той боли, которую она хранила из — за утраты нашего новорожденного сына. Попытка Дианы болезненно напоминает мне об этом. Слишком болезненно, чтобы я мог принять это.