Я борюсь с Джейми с каждой унцией силы, которую имею. Он не тот человек, которого как я думала, знаю. Внутри него что — то настолько зловещее, что я даже не уверена, знает ли об этом Господин. Он наслаждается моей борьбой. Джейми любит мое сопротивление так же, как я люблю его оказывать. Мне пришлось подчиниться его воле, иначе он бы все равно меня заставил это сделать.
— Убирайся! — он хватает меня за руку и бросает себе под ноги. Вода разливается и стекает по моим бедрам. Пижамные шорты прилипают к телу, демонстрируя мои ноги покрытые синяками. — В следующий раз, когда я скажу тебе встать с постели, ты сделаешь это. Немедленно. Теперь, раздевайся, а я принесу тебе сухую одежду. Ты знаешь, где лежат полотенца.
Утопить. Вот что он пытался сделать со мной, когда я отказалась встать с постели. Я здесь чуть больше недели, а он уже выбрал себе тактику, даже более жестокую, чем была у Севастьяна. Он удерживал меня под водой до тех пор, пока я действительно не поверила, что наглоталась достаточно, чтобы захлебнуться. Джейми недалеко ушел от инцидента с удушьем Господина, но здесь было что — то страшнее, словно он мог завершить начатое. Это заставляет меня беспокоиться за собственную жизнь. Я не знаю Джейми. Не настоящего. И мне становится интересно, есть ли хоть кто — то, кто его знает.
Я избавляюсь от одежды так быстро, как только могу. Полотенца лежат на стойке в дальнем углу комнаты, и я пытаюсь прекратить стучать зубами, когда протягиваю руку, чтобы схватить одно из них. В тот момент, когда моя рука достигает мягкой ткани, дверь ванной открывается.
— Просто, чтобы ты знала…
Джейми не шевелит ни одним мускулом, когда впивается в меня взглядом. Его глаза замирают на том единственном месте, где я не хочу, чтобы он меня разглядывал. Дергаю полотенце, прикрывая им свое тело спереди.
— Нет, нет, нет, — говорит он, бросаясь вперед. — Что, черт возьми, у тебя на животе?
— Ничего, выметайся! — я изо всех сил стараюсь прикрыться, но это не срабатывает. Он вырывает полотенце у меня из рук.
— Ох… дерьмо! — Джейми опускается на колени, оказываясь глазами на одном уровне с именем "Господин". Я вздрагиваю, когда его палец скользит между буквами "с" и "п". — Он сделал это с тобой насильно, или ты согласилась сама?
Я отстраняюсь, но Джейми сжимает мои бедра, не позволяя мне отодвинуться.
— Это было с моего согласия. Он также отмечен моим именем на животе. Теперь я могу прикрыться?
— Здесь тоже, — выдыхает он, поднимая взгляд на букву "м", вырезанную на моем плече.
— Эта не по обоюдному согласию. Сейчас, пожалуйста.
Он поднимает полотенце, и я заворачиваюсь в него. Сколько раз я уже провела пальцами по имени моего Господина? Я скучаю по нему так сильно, что даже думать не могу ни о чем другом.
— Это потрясающе. Действительно, красиво.
Нахмуривая брови и опускаясь на колени, я смотрю в пол, ожидая его дальнейших действий. Тем самым заканчивая разговор о Севастьяне. Не могу говорить о нем, а тем более слышать его имя. Непосильная задача, поскольку Джейми постоянно говорит с ним по телефону.
— Пожалуйста, могу я теперь пойти в свою комнату и одеться, Господин? — титул выходит сквозь стиснутые зубы. Называть его этим именем, с которым связано столько эмоций, практически невозможно. Это заняло у меня почти пять дней, прежде чем он заставил меня повторить его. Может быть, я плохая ученица, но наконец — то пришло понимание того, что я никогда не освобожусь от этих людей, пока не выполню все их приказы. Чем раньше я буду свободна, тем лучше.
— Да, можешь. В любом случае мне нужно сделать несколько телефонных звонков. В следующий раз, когда я тебе что — то скажу, выполняй это с первого раза.
Прежде чем я успеваю ответить, он разворачивается и уходит. Я стою, прижимаясь к стене коридора, и пытаюсь понять, куда он идет. Звук его шлепающих по мрамору босых стоп подсказывает мне, что он снова оказывается в гостиной. Мраморное покрытие лежит на полу всего пентхауса, за исключением спальни и кухни, в которую он никогда не заходит.
— Господин.
Я замираю на месте, прислушиваясь и желая, чтобы Господин действительно был здесь, а не только на связи по телефону. Это противоречит тому, чего желает мой разум. Злость на него все еще велика, но я не могу усмирить страстное желание увидеть его снова.
— Она в порядке, — он замолкает. — Нет… она приходит в себя, — проходит несколько секунд, прежде чем он вздыхает. — Около двух недель. Может быть, три. Я не могу пока сказать, — размеренные шаги. — Нет, мы договаривались, что она должна будет остаться на две, но она сопротивлялась почти каждый день на этой неделе. Я только недавно заставил ее повиноваться.