Весьма показательно!
– Ну, ма-ам, ты обеща-ала. А обещания надо выполнять, сама говорила, – слышится от ребенка, но никакой реакции, конечно же, так и не получает. – И в Канаду я никакую не хочу, – добавляет недовольно в еще одной попытке привлечь внимание матери.
Но она же у него с принципами. Упрямая. И, похоже, собирается свалить от меня обратно в здание.
В самом деле испугалась?
– Туманова, ты что, так моими увольнениями сегодня впечатлилась, что сразу в прокуратуру жаловаться на меня пошла? – отпускаю комментарием с добродушной усмешкой.
Я выбираю верное направление беседы, потому что девушка явно колеблется. По итогу, выбирает путь наименьшего сопротивления. В смысле, на этот раз не бежит. Или нет…
– Макс, ты ведь помнишь, где дедушкин кабинет? – обращается к мальчику, но смотрит при этом все равно исключительно на меня.
Словно боится пропустить момент, когда я перестану изображать из себя простодушного дурачка и вцеплюсь ей в горло.
Не сказать, что такое желание меня не посещает…
Прямо сейчас.
– Помню, – шмыгает тот носом, выглядывая из-за ее спины и с интересом рассматривая меня. – Но не пойду, – добавляет угрюмо. – Ты меня на каток не ведешь, я не пойду к дедушке, – выставляет ультиматумом.
Вот теперь девушка оборачивается к нему.
– Это что, шантаж? – переспрашивает, словно не веря, что правильно все расслышала.
– А ты обещания не держишь! – звучит встречным обвинением.
– Ну, знаешь! – явно обескуражена она поведением сына.
– Ребенок правильно говорит, Туманова, – поддакиваю, кивая, пользуясь моментом, шагая им навстречу.
– Вас забыла спросить, – ожидаемо огрызается девушка, а следом снова обращается к сыну: – Макс, я тебя прошу, просто сделай, как я сказала, потом, так и быть, будет тебе каток, – сдается под гнетом обстоятельств.
Этого времени мне вполне хватает, чтобы сократить разделяющее нас расстояние. И раз уж девчонка к диалогу со мной не особо расположена…
– Значит, тебя зовут Макс? – обращаюсь к мальчику, протягивая ему руку. – А я – Игнат.
И если сперва на мой порыв он закрывается от меня, прячась за мать, то после второго озвученного имени выглядывает обратно.
– Игнат? – повторяет. – Моего папу тоже зовут Игнат.
Туманова едва слышно ругается себе под нос, глядя на меня теперь с откровенной опаской. Делаю вид, будто не замечаю.
– Максим Игнатович, значит?
– Вообще-то Олегович, – поправляет он меня. – Но…
Но тут отмирает его мать.
– И на этом нам пора, – перебивает ребенка. – Всего доброго, Игнат Алексеевич, – бросает непосредственно мне, а затем снова сыну: – Ты же хотел на каток? Поехали!
Будь ее воля, теперь бы точно свалила. Если не в здание прокуратуры, так в такси. И мне стоит больших усилий оставить свои конечности при себе, а не вцепиться, если не в горло, так хотя бы в руку, банально запихнув обоих на заднее сиденье, чтобы увезти, куда удобно уже мне самому.
– Да. Верно, – сосредотачиваюсь непосредственно на девушке. – В машину садись, – добавляю пока еще в предложении.
– Нет, – выдыхает она, отступая к дверям.
– Что, с ночевкой тут останешься? – делаю вид, словно меня не бесит ее реакция, пряча эмоции раздражения за новой добродушной усмешкой. – Или как ты себе представляешь все то, что будет дальше? – вопросительно выгибаю бровь.
Я, конечно, имею некоторый запас терпения.
Но не безграничный же.
Судя по тому, что она до сих пор не обвинила меня в сумасшествии на фоне преследования и не засыпала встречными вопросами о том, что я тут вообще забыл, то я всецело прав. Уже практически больше не сомневаюсь, новый анализ ДНК в скором времени это подтвердит. Вот и в голубых глазах отражается замученная обреченность и смирение.