Наступило напряженное молчание. Его прервал «товарищ» Муса, который нравоучительно заявил:
– Американское правительство должно сделать все, что в его силах, чтобы спасти заложников.
Хельмут Ламбрехт, чувствуя, что напряжение растет, попытался разрядить обстановку. Он позвал официанта и молча указал пальцем на бутылку «Гастон де Лагранж». Потом обратился к Малко:
– Эта история не может иметь продолжения в Могадишо. Действовать надо Вашингтону. А вам совсем не мешает на пару дней отвлечься. Раз люди из ФОПС отказываются вступать в переговоры, вам здесь делать нечего. «Товарищ» Муса бросил беспокойный взгляд на журналиста.
– Вы хотите взять с собой товарища Линге в Браву?
– Да, – ответил Ламбрехт. – Ему покажут настоящее Сомали.
– Но нужно разрешение министерства информации, – мягко возразил сомалиец.
Ламбрехт смеясь хлопнул его по колену.
– Он не сможет во время поездки заниматься шпионской деятельностью. И потом, вы поедете с ним...
– Лучше все-таки спросить, – продолжал настаивать Муса, многозначительно глядя на собеседника.
– Я сегодня вечером ужинаю с Коффишем, – оборвал его немец. – И поговорю с ним об этом.
«Товарищ» Муса осторожно замолчал. Малко поспешил сказать, чтобы успокоить его:
– О, я не думаю, что смогу поехать. Я тоже должен попросить разрешения у своих властей.
Все облегченно засмеялись. Обстановка разрядилась. Муса наклонился к Малко и, сально улыбаясь, спросил негромко:
– Ну что, вам понравились сомалийские женщины, а?
Малко сдержанно улыбнулся. Он обнаружил Мусу на пляже, возвращаясь из грота. Стукач из СНБ ни на шаг не отставал от него.
Фуския прождала его в холле «Джаббы» полчаса в легком платье, едва прикрывавшем ноги. Зрелище, которое наверняка поколебало веру в социалистические идеалы трех северокорейцев, грустных, как потухшие свечи. Спина у Малко была исполосована ногтями. Определенно, у Фускии тропический темперамент. Как только они закрыли за собой дверь, она так рванула платье на груди, что пуговицы дождем посыпались на пол, и дальше вела себя в том же духе. Малко, успевший стать у Фускии завсегдатаем, сегодняшний вечер решил пропустить: наступающий день обещает быть длинным и трудным.
Присутствие «товарища» Мусы тем более не облегчит дела. К тому же попасть в Браву – это только начало.
Малко поднялся. Ирвинг Ньютон ждал его в посольстве.
– Может быть, до завтра, – сказал он.
– Отъезд в полседьмого, – уточнил немец. – Встречаемся здесь, в холле.
– Ну что? – тревожно встретил его первый секретарь.
– Все в порядке, – ответил Малко, падая в кресло напротив кондиционера. – За исключением нескольких деталей.
– Terrific! <потрясно (англ.)> – пробормотал американец.
Лицо Малко выражало сомнение. Его команда – это банда мокриц. Пенсионер с глазами кролика, «тропическая ласточка», горячая, как кошка на раскаленной крыше; политический противник, действующий по чужой подсказке, и, возможно, женщина, с которой он в своей жизни провел всего два часа. Против него – скорее всего, КГБ, наверно СНБ и все сомалийское население.
– Сколько наличных денег в сейфе посольства? – спросил он.
– Э-э-э... Примерно восемь тысяч долларов, – подсчитал американец.
– Отлично, – сказал Малко. – Вы смотаетесь на золотой рынок и купите все, что сможете. По двадцать пять шиллингов за грамм – этого добра будет немало. Вы подумали о радиомаяке?
– Его только что привезли из Найроби. Замаскирован под транзистор.
– Очень хорошо. Встретимся здесь через два часа. Подведем итог.
Малко холодно улыбнулся.
– Если все пойдет по моему плану, мы увидимся не скоро. Вы связались с теми, кого я вам назвал?
– Со всеми, – подтвердил Ирвинг. – Они stand-by <наготове (англ.)>. Дэвид Уайз желает вам удачи. Это не лишнее.
Малко тихонько выскользнул из постели. Фуския раскрылась во сне и, свернувшись калачиком, предоставляла возможность любоваться ее пышным задом. Он коснулся ее, и тут же бедра мулатки вздрогнули, как живые. Фуския слегка постанывала во сне. Наверное, ей снилось то, чем она так увлеченно занималась ночью.
Он быстро оделся и вышел, прихватив с собой ключ. Было шесть утра. Его биологические часы сработали безотказно. Хотя он на всякий случай попросил администратора разбудить его. С бьющимся сердцем Малко вошел в лифт. В холле «Джаббы» не было никого, кроме Хельмута Ламбрехта. Увидев Малко, он издал радостное восклицание.
– Так вы едете?!
– Мне очень хочется, – с сожалением проговорил Малко. – Хотя это и неразумно.
– Ну-ну, пошли, – стал настаивать журналист. – «Лендровер» уже ждет. Малко направился к выходу и увидел «лендровер» с зажженным стоп-сигналом. Он обошел машину вокруг и тут же узнал морщинистое лицо Абди. Он бы его расцеловал!
Первая часть операции удалась.
Сомалиец едва заметно улыбнулся. Была еще почти ночь. Малко вернулся в холл.
Хельмут Ламбрехт пристально глянул на него:
– Так что?
Малко покачал головой.
– Я бы поехал, но есть маленькая проблема. Вы знаете, та молодая женщина, с которой вы меня видели, она у меня в номере и мне не хотелось бы ее оставлять одну.
– Нет проблем! – с улыбкой сказал журналист по-немецки. – Пусть едет с нами. Идите будите ее. Она может спуститься, как есть, – добавил он, грубо расхохотавшись.
Малко был уже в лифте. Как только он начал тормошить Фускию, она обвила его руками, и ему с большим трудом удалось вырваться из объятий этого душистого спрута. Наконец она открыла глаза.
– Проснись, – повелительно сказал Малко. – Мы уезжаем.
Она резко поднялась.
– Куда? Еще ночь!
Это был щекотливый момент. Не забывая о микрофонах, Малко объявил самым естественным тоном:
– Мой немецкий друг берет нас с собой на два дня в Браву! Это -приятная прогулка. Я не хочу с тобой расставаться.
Он увидел ее расширившиеся от удивления и страха глаза. Не дав женщине открыть рта, он сплел пальцы вокруг ее шеи и приник губами к уху: "Если ты возразишь хоть слово, убью. Скажи только, что ты довольна...”
Он мягко ослабил давление. Фуския посерела. Она пролепетала сдавленным голосом:
– Но как же мой ресторан? У меня нет разрешения на выезд. Брава – это далеко...
– Мы вернемся быстро, – заверил Малко. – Пошли.
Он вытащил мулатку из постели. Она одевалась как во сне. К счастью, у нее было хлопчатобумажное платье, удобное для дороги. Малко положил на дно чемодана три килограмма золота, доставленного Ирвингом Ньютоном, и взял в руку «транзистор». В лифте Фуския дала волю своему отчаянию.
– Ты с ума сошел! Они узнают, что ты едешь в Браву, и заподозрят, зачем. Я не хочу ехать!
– Если ты не поедешь, я скажу, что это ты мне сообщила про Браву, -пригрозил Малко.
Она умолкла. Ему было стыдно, но...
Лифт приехал на первый этаж. «Товарищ» Муса уже явился. Он что-то обсуждал с Ламбрехтом. Увидев Малко, он внезапно замолчал. Малко так надеялся, что стукач не проснется... Фуския хлопала глазами, как сова при дневном свете. Хельмут Ламбрехт кинулся к ней, чтобы поцеловать руку. Муса бросил на мулатку мрачный взгляд, и она отвернулась.
Сомалиец подошел к Малко и неуверенно сказал:
– Не знаю, можете ли вы ехать. У вас нет пропуска. Надо бы сходить за ним в бюро информации.
Хельмут Ламбрехт внезапно разозлился.
– Муса, ты что, издеваешься? Ты же знаешь, что до восьми у них закрыто и что уйдет три дня, чтобы получить эту дурацкую бумагу. Ты член партии, а у меня есть разрешение. Раз тебя назначили гидом к товарищу Линге, поехали с нами! Итак, в машину.
Не похоже, чтобы Муса был рад... Малко спрашивал себя, что тот сможет сделать, чтобы помешать им уехать. Присутствие стукача создает дополнительные трудности, но вряд ли удастся задушить Мусу в холле «Джаббы». Однако он все хорошо рассчитал. В этот ранний час государственные учреждения были закрыты, а Муса не чувствовал в себе достаточно веса, чтобы запретить поездку Малко. С непроницаемым лицом он сел на заднее сидение «лендровера». Малко занял место на втором сидении рядом с Фускией, которая немедленно улеглась ему на колени. Хельмут Ламбрехт сел впереди, рядом с шофером, и закурил «Ротманс».