Вот уже три часа Ахмед Тако прочесывал Браву по приказу своей сестры Хаво. Он проверил все: маленькую обувную фабрику, фуражные склады, все места, где могут скрывать заложников. Если только они в Браве.
Последним был рыбоконсервный завод. Ахмед его тщательно исследовал и тоже ничего не нашел. Оставалось только здание с холодильными камерами, где складировали мороженую рыбу. Маловероятно, конечно, но он должен осмотреть все. Юноша пошел вдоль стены, остановился, делая вид, что отправляет естественную надобность. Снаружи ничего не видно... Он вспомнил, что говорила Хаво. Нужна точная информация. Перед ним оказалась тяжелая дверь из желтого дерева с большой ручкой. Он толкнул ее и шагнул в открывшийся за ней коридор.
Павел Горький снял очки и из конторки наблюдал за пришельцем с растущей тревогой. Это не был обычный вор.
Ахмед замерз в узком, темном и ужасно холодном коридоре. Он наудачу открыл дверь, нашел за ней холодильную камеру, в которой лежали кучи рыбных хребтов, и повернул назад.
Десять секунд спустя открылась другая дверь, и Ахмед увидел сомалийца в свитере и вязаной шапочке, вооруженного большим автоматическим пистолетом.
– Что ты тут делаешь? – зарычал он, увидев Ахмеда.
Тот остолбенел, с ужасом посмотрел на оружие, попятился, бормоча объяснения. Мужчина не решался стрелять, он на самом деле принял Ахмеда за заблудившегося кочевника. Со своими лохмотьями и босыми ногами тот не был похож на шпиона. Мужчина подтолкнул кочевника к двери, продолжая угрожать оружием.
Павел Горький уже покинул свою конторку. Он все видел и крикнул по-сомалийски:
– Арестуйте его! Это – шпион.
Он сразу же заподозрил пришельца. Позади Ахмеда послышался визг. Появился еще один сомалиец, вооруженный автоматом. Ахмед бросился бежать -зигзагами. Его преследовали оба сомалийца, так и не решавшиеся стрелять, чтобы не переполошить всю коптильню. Кто-то загородил Ахмеду выход, и ему, совершенно обезумевшему, пришлось бежать в обратную сторону. Единственным оставшимся выходом был сарай, где обрабатывали рыбу. Павел Горький включился в преследование.
Ахмед ворвался в сарай, где на двух параллельных длинных столах десятки женщин разделывали небольшие экземпляры молота-рыбы кривыми ножами, распевая песни и подшучивая друг над другом. Юноша остановился как вкопанный. Запах рыбы был отвратителен для него, привыкшего к пескам пустыни. Его сильно затошнило. А преследователи уже приближались.
– Арестуйте его! – опять крикнул русский.
В панике Ахмед побежал между столами, пробиваясь сквозь женщин, чтобы добраться до выхода напротив... Ему это почти удалось, когда перед ним выросла огромная негритянка. Будучи родом из Бравы, она испытывала к кочевникам отвращение. Резким движением она вонзила свой кривой нож в плечо Ахмеда, зацепив лопатку, действуя будто крюком, как делала это с акульими детенышами. Тонкое лезвие вошло в тело по рукоятку.
Ахмед вскрикнул от боли и, потеряв равновесие, рухнул на длинный мраморный стол. Женщины прекратили работу. Сходя с ума от боли, Ахмед нанес удар кулаком той, что вонзила в него нож, но промахнулся и ударил ее соседку прямо в живот. Та взвыла.
Это стало сигналом к бойне. Как сумасшедшие, женщины бросились со своими кривыми ножами на распростертого на сером мраморе негра.
Одна из них воткнула свой прямо в живот кочевника и дернула изо всех сил, разрывая брюшину. Оттуда вывалились кишки и брызнул фонтан крови. Это вызвало истерический смех ее соседки, которая, чтобы не отстать от подруги, сорвала с юноши брюки и точным движением отрезала член. Павел Горький колотил озверевших мегер по спинам, выкрикивая все, что он знал по-сомалийски, чтобы попытаться прекратить бойню. Но чистильщицы как будто взбесились. Они неистово наносили удары по уже неподвижному телу, раздирая на куски, вырывая клочья мяса, обнажая мышцы и кости, дав волю своим жестоким инстинктам. Ничто не остановило бы их. Одна из них воткнула нож возле правого глаза, так, что он буквально выскочил из орбиты. Кровавое глазное яблоко с окончанием зрительного нерва отлетело на плечо Павла Горького, что вызвало животный хохот стоящей рядом женщины...
Русского едва не вырвало. Он такого не ожидал. Он перестал вдруг повторять «не убивайте его», осознав, что пришелец уже давно мертв.
Одна за другой женщины отступили, внезапно протрезвев. Останки Ахмеда смешались с останками рыб. Одна женщина вытащила еще торчавший в горле искромсанного кочевника нож и вернулась на место, опустив голову. Остальные сделали то же самое.
Павел Горький, побледнев от ярости, стал сурово отчитывать работницу. Она упрямо опустила голову. Это были существа примитивные, привыкшие к жестокости с самого детства. В возрасте пяти-шести лет их лишили всех женских органов и зашили кактусовой иглой и ниткой из верблюжьей шерсти. Так что насилие было у них в крови.
Конечно, рыба не кричит, но все-таки это живое существо... Им принесло облегчение то, что они напали на непрошенного гостя, кастрировали его и порубили, как мясо. Советский задумчиво смотрел на картину побоища. Надо сообщить об инциденте руководителю района. Кто-то послал этого человека шпионить. Надо узнать кто.
По его приказу две женщины сбросили тело на землю и завернули в полотно, положив у бидонов с рассолом. Мало-помалу работа возобновилась в абсолютном молчании. Слышались только скрежет ножей о чешую да резкие шлепки плавников умирающих рыб о мрамор. Атмосфера становилась более непринужденной. Та, что ударила ножом первой, испытала почти сексуальное наслаждение.
Не сказав ни слова, Павел Горький вышел из сарая. Подумав, что все-таки Сомали – страна дикарей.
Малко внезапно проснулся, Фуския как обычно спала на животе голая, предлагая свою завлекательную попку.
Он поднялся, выглянул в окно. «Лендровер» стоял внизу. Было восемь часов. Если все нормально, Абди должен уже вернуться из лагеря кочевников с результатами расследования. Накануне вечером Хаво еще ничего не знала. День прошел спокойно, они посетили образцовый курятник и еще один рыбацкий лагерь. Руководитель района, казалось, забыл инцидент с Саидой. Но Малко изнывал от нетерпения, он не мог неопределенно долго оставаться в Браве. Вчера они ужинали с руководителем района. Али пожирал Фускию глазами весь вечер, и казалось непростым делом отделаться от него. Малко натянул брюки и рубашку и вышел.
Абди сидел рядом с «лендровером» с еще более воспаленными, чем всегда, глазами. Он тут же подошел к Малко.
– Брат Хаво не вернулся в лагерь, – сообщил шофер изменившимся голосом. – Кочевники в сильной тревоге. Ходят слухи, что его убили, но трудно узнать что-либо определенное... Люди боятся. – Он вдруг замолчал. Абшир, человек в черных очках, приближался к ним. Он радостно пожал руку Малко.
– Здравствуйте, джаале. Сегодня утром мы посетим консервный завод, а после этого уйдем в море с рыбаками. Вам это подходит?
– Отлично, – заверил Малко.
Теперь комок тревоги в желудке уже не отпускал его. Извержение вулкана началось. Все, что он затевает, рассчитано на точную информацию... Абди снова надел черные очки. Жара была такая же удушающая, как и накануне. Этот Африканский Рог – действительно, край света. Малко взглянул на море. В сотне миль отсюда дрейфует Шестой флот США. Воздух, должно быть, шелестит от телексов между Вашингтоном и Могадишо. В кабинетах высоких чиновников, оснащенных кондиционерами, обсуждается вопрос, что он, Малко Линге, нестроевой секретный агент, предпринимает для того, чтобы откорректировать жестокую игру между Сомали и США в пользу последних. От этого зависит жизнь нескольких людей. И кое-что посерьезней: честь великой страны. Он знает, что новый Президент не из тех, кто встанет на колени. Или Малко достигнет успеха, или заложники умрут, пав жертвой хладнокровного чудовища, которое называется «государственные интересы».