Магазинчик был заставлен зеркалами всех форм и размеров. Их здесь было десятки: большие и маленькие, массивные и легкие, симметрично изогнутые и круглые, плоские и выпуклые, простые и изящно украшенные. Все они были обращены к улице, так что солнце, проникая сквозь остатки ставней, сияло в глубине зеркального стекла как космический огонь. Жара стояла почти невыносимая. Паромщик первым делом снял с полки, попутно опрокинув два-три лежащих рядом предмета, красивый сверкающий фонарь, который он заметил в витрине. Большие солевые батарейки были на месте. На цилиндрическом корпусе выступил протекший электролит, и паромщик отчасти стер его, когда нажал на крупную латунную кнопку. Фонарь сносно работал; с его помощью паромщик осветил темное пространство под прилавком, после чего убрал его в свою сумку, так же как и четыре новых батарейки, обнаруженных в глубине скудного ящика, рулон клейкой ленты, точилку для карандашей и бритвенный станок. Касса была слегка выдвинута, открывая взору свое пустое содержимое; эту пустоту облюбовали какие-то насекомые - что-то вроде крупной тли. Паромщик брал очередной предмет, быстро осматривал его, чтобы убедиться, что он в хорошем состоянии, и если находил вещицу полезной, убирал ее в свою сумку. Все прочее оказывалось на полу, камнем брошенное за спину. Очень скоро повсюду валялось множество диковинок - разбитые приборы, поломанные механизмы и какие-то штуки, назначения которых паромщик даже не мог представить. Через несколько минут беглого осмотра паромщик обнаружил за уродливой василькового цвета занавеской дверь на задний двор. Он медленно отворил ее, опасаясь какой-нибудь неожиданности, и тут же почувствовал ветерок на своем загрубевшем лице. Стена в глубине двора, сделанная из волнистого листового железа, была разорвана, как бумага, а сквозь нее прорастало невиданное растение: мощный ствол, зеленый и переливающийся, по которому разбегались маленькие точки всех цветов - изумрудные, оранжевые, лазурные, кроваво-красные, серебряные, золотые. Но то, что открывалось за этой невероятной живой колонной, впечатляло еще больше.
Не выдержав напора растительного мускула, часть железной ограды оторвалась и теперь раскачивалась под порывами ветра. Стоя в проеме двери, паромщик обозревал серую пустыню, простирающуюся до границ горизонта. Он понял, что за пределами поселения больше ничего нет. Позади еще оставались территории зоны, уходившие за железнодорожное полотно, но этот клочок безжизненной земли обозначал грань того мира, каким он его знал - донельзя жалкого, едва сохраняющего слабые следы человеческой деятельности, но все же подлунного живого мира. По ту сторону расколотой стены отсутствовали какие-либо линии или оттенки - все они словно были изгнаны. Там не было ничего, но и этого "ничего" казалось недостаточно, чтобы передать ощущение абсолютного небытия. Паромщик никогда и подумать не мог, что однажды ему доведется увидеть край света. Но вот, перед ним расстилается самая совершенная пустота, а невыносимая тишина до боли оглушает его. Конец.
Больше ничего.
Его горло сжалось от подступивших слез.
Паромщик почувствовал себя одиноко и сиротливо, словно существо, проведшее всю жизнь во мраке и заблуждении, в хрупком мире, который и сейчас был еще возможен где-то. Где-то, но не здесь. Теперь он понял: было чистой воды самонадеянностью рассчитывать найти что-либо по ту сторону Рубикона. Зона не являлась границей. Она была всего лишь затерянным островком в океане пустоты.
Гигантский фосфоресцирующий стебель брал свое начало не в деревне. Он исходил неизвестно откуда, протяженный, как рельсы, пересекал поселок и вновь уходил вдаль, чем-то похожий на здоровенного дождевого червя. Сквозь широкую расщелину в стене, образованную на месте соединения двух листов железа, паромщик попытался разглядеть, где начинается этот "росток", но тщетно - взгляд не достигал края. Через маленькое окошко на противоположной стене он видел, что растительная артерия продолжала ползти вперед, уничтожая, сметая все барьеры и преграды. Она прошила несколько строений, вставших на ее пути, какие-то баррикады, забор из колючей проволоки, после чего исчезла за песчаными дюнами, наметенными ветром. По отливающей перламутром поверхности этого стебля-сосуда разбегались тысячи огоньков; заметные поры и крошечные капилляры вспыхивали и гасли в ритме медленного дыхания, и это сверкание завораживало паромщика. Прозрачные канальцы вздувались и опадали, толкая какую-то густую субстанцию - зеленоватую кровь растения. Разноцветные искры не исчезали полностью, скорее приглушали свою интенсивность, чтобы потом разгореться с новой силой, когда по ним пробегала очередная энергетическая волна. Никогда прежде паромщик не видел подобной растительной формы, соединяющей в себе живые ткани и элементы электрической цепи. Симбиоз был абсолютным - между двумя сущностями царила идеальная гармония. Из противоположностей вырастало единое целое, но все же в первую очередь это была форма жизни, и лишь во вторую - электрический проводник. Паромщик прислушался: от этого природного механизма исходило чуть слышное ритмичное гудение. Звук напомнил ему тот легкий шум, что доносится от домашнего электросчетчика, заключенного в пластиковый кофр. Кончиками пальцев он дотронулся до растения. Оно было живым и теплым; чувствовалось, как токи струятся по нему. Паромщик прикинул толщину стебля: больше метра в диаметре, а то и метр двадцать.
На большом стеллаже он нашел несколько жестяных банок с сушенными овощами, еще две - с консервированными фруктами и немного старого риса в дырявом полотняном мешочке. Не сводя глаз с диковинного растения, он убрал свою добычу в сумку, после чего закрыл за собой дверь. В конце концов, это гигантское щупальце совсем не выглядело воинственным. По крайней мере, на первый взгляд. Интуиция подсказывала ему, что росток приведет их к фабрике. Ведь они преследуют одну и ту же цель - достичь источника жизни. В этом паромщик был уверен. Огонь, горящий внутри него и толкающий его вперед, подтверждал его правоту. Именно по этой дороге им надлежит идти, потому что там, где заканчивается растительный червь, будет фабрика.
На обратном пути паромщику снова пришлось пройти сквозь лабиринт сверкающих зеркал. Неподалеку от входа возвышалось великолепное изделие в деревянной позолоченной раме тонкой работы - настоящее Его Зеркальное Величество. Паромщик поправил сумку на плече и зацепился взглядом за свое отражение в неподвижной глубине зеркала. Край его потертого рукава был в пыли; он смахнул ее. За время путешествия черная кожа его куртки покрылась шафрановой пыльцой, той самой, которую он заметил еще на опушке леса. Ему казалось, что и в горле он ощущает ее пряный привкус. Он задумался, как объяснить девушке свою находку на заднем дворе лавки. Она, наверное, испугается. Какой природы это создание? Еще он подумал о том, какая горячка связала их двоих вспышкой единственного поцелуя. Будь он моложе лет на двадцать, он, пожалуй, больше подошел бы девушке, но, в конце концов, здесь, на краю мира, за которым больше ничего нет, это не имеет ровно никакого значения. Он любит ее - она любит его, а остальное не в счет, по крайней мере, ему глубоко плевать на все прочее. Счастливый в своей любви, он улыбался как идиот. А вот его отражение сохраняло разбойничье выражение. Несмотря на очевидное сходство, лицо в зеркале было совсем чужим. Двойник подмигнул, и паромщик остолбенел от ужаса. Замерев, как испуганное животное, он ждал новых проявлений зоны, которые ему останется только принять - понять их он все равно не сможет. Отражение заговорило, и паромщик узнал низкий тембр собственного голоса. По его взмокшей спине пробежала дрожь.