— Чего-о?! — вытаращился Леха.
— «Вскормленный в неволе орел молодой…», — продекламировал Женька, — вот ты кто. Понятно?
На Лехином челе отразилась усиленная работа мысли. Он медленно переварил сказанное, а потом решительно заявил:
— Да моему отцу хоть ястреб. Пока упражнения не напишу, гулянья мне видать.
— Это потому, что ты сам в себе личность не чувствуешь. Ты должен заявить о себе во всеуслышание.
— Орать, что ли, что я личность?
— Балда ты… «Орать», — передразнил его Женька. — Заявлять о себе надо делами. Что делают узники, чтобы привлечь к себе внимание?
— А я почем знаю? — пожал плечами Леха.
— Голодают они. Вот чего, — со знанием дела сказал Женька.
— Ты думаешь, поможет? — спросил Леха.
— Факт. Объяви голодовку и выстави свои требования, чтобы твои права не попирали.
— В смысле, чтоб гулять отпустили?
— Ну да. Прикинь, ты день не ешь, другой. А на третий…
— Налопаюсь. На фиг мне в понедельник голодным ходить? Все равно не до гулянья.
— Вот ты, Леха, все же дуболом. Я тебе дело советую, а ты все портишь. Ты же должен их в перспективе воспитывать.
— Это как? — не понял Леха.
— На будущее. Вот увидишь, на третий день у них сердце дрогнет. И тогда проси чего хочешь. Стоит только пригрозить, что объявишь голодовку, и они станут как шелковые. Средство проверенное.
Перспектива выглядела заманчиво, но Леху беспокоило одно обстоятельство.
— А вдруг я проголодаюсь?
— Наешься впрок, чтобы надолго хватило. Вон верблюд раз в три месяца ест — и ничего, — посоветовал Женька.
Не откладывая в долгий ящик, они достали из холодильника всякую снедь, и Леха стал готовиться к предстоящему испытанию. Вообще-то он недавно позавтракал и есть не хотелось, но ради дела нужно было постараться. Он без особого труда одолел банку шпрот и три сосиски. Четвертую пришлось пропихивать солеными помидорами. Дальше дело пошло еще тяжелее, но Леха проявил завидное упорство, прикончив яблоко и два апельсина.
Женька услужливо подсунул овсяное печенье, но Леха почувствовал, что у всякой личности есть предел возможностей. Кусок встал поперек горла.
— Всё! Больше я смотреть не могу на эту еду, — отдуваясь, пропыхтел он.
— Порядок. Значит, теперь ты готов. Все пройдет как по маслу, — потирая руки, подбодрил его Женька.
Перед обедом Леха с легким сердцем отказался от еды, но мама ничуть не обеспокоилась здоровьем сына. Она заглянула в холодильник и покачала головой:
— Немудрено, что ты не голодный. Это сколько же ты умял!
Сначала Леху обескуражило такое пренебрежение к его голодовке, но потом он вспомнил, что надо выставить требования.
— Это не поэтому. Я вообще объявляю голодовку! — торжественно произнес он.
— Что, объелся? — подмигнул папа, заходя на кухню. Его шутливый тон совсем выбил Леху из колеи.
Борец за свободу, заикаясь, пролепетал:
— Я требую, чтобы вы того… этого… — Леха тщетно пытался вспомнить умные слова, которые говорил Женька, но, как назло, под перекрестным взглядом родителей все складные речи вылетели из головы.
Наконец Леха выпалил:
— Чтоб вы не припирали мои права!
— Ах, вот в чем дело! — рассмеялась мама. — Ну вот что, припертый, есть захочешь — придешь.
— К тому же у тебя освободится лишних полчаса на упражнения, — заключил папа.
Женькин план дал осечку. Голодовка началась явно не так, как ожидалось.
Леха угрюмо поплелся к себе. В голове роились мрачные мысли: «Вот и объявляй после этого голодовку. Хорошо еще, наелся впрок».
Однако к вечеру Леха основательно проголодался и был не прочь поужинать. К тому же мама затеяла печь его любимый яблочный пирог. Аромат витал по всей квартире. Леха уже всерьез подумывал завязать с голодовкой, когда ему позвонил Женька:
— Ну как?
— Мама пирог печет. Яблочный.
— Подлизывается. Вот увидишь, они станут шелковыми, — сказал Женька.
— Ты думаешь?
— Сто пудов. Главное, держись и не поддавайся на провокации.
— Это как?
— Когда тебя позовут ужинать, прояви себя личностью. Ничего в рот не бери, пока все требования не выполнят. Держись, Леха!
— Ладно… — вздохнул Леха и повесил трубку.
Женьке было легко советовать. Попробовал бы он на голодный желудок нюхать мамин яблочный пирог. Леха стал ждать, пока его позовут. При этом он не был уверен, что сумеет проявить себя личностью. Впрочем, ему даже не дали возможности это сделать.
