Спустя полчаса, нарезая овощи, Бен мурлычет себе под нос «Somethin stupid», вторя бессмертному Синатре, звучащему по радио. В голове ясно, и он вспоминает о том, что беспокоило его нынче утром, и к чему он упорно пытался вернуться мыслями в школьной столовой, пропуская мимо ушей болтовню Бизли. Завтра они с Вествуд будут давать показания у шерифа, против тех двух браконьеров, которым он все это время мысленно желал то ли утонуть в болоте, то ли благополучно пересечь границу штата и исчезнуть с глаз долой, и которых все-таки поймали. Шериф, определенно, знает свое дело. И он не может отказаться от этой повинности, ни под каким предлогом. Завтра файлы с его показаниями и его именем уйдут в недра административной системы, где у Чарльза Уитмора множество глаз и ушей. По-хорошему, им стоит переехать, предварительно вновь запутав следы. Но сложность в том, что ему до чертиков не хочется отсюда уезжать.
Именно так. Собственно, вот основной источник беспокойства. Вероятный переезд. Лайнус с изумлением осознал в какой-то момент, насколько он прикипел к этому месту. Ему нравятся люди, которые здесь живут, ему нравится то выражение, с которым они на него смотрят. Раньше он даже представить себе не мог, что можно, не соврав ни единым словом, никого не подставив и никого не устранив, завоевать авторитет и уважение окружающих. Вествуд с него пылинки сдувает, особенно, с тех пор, как они вернулись из похода; самые уважаемые жители городка приветствуют его при встрече совершенно искренне; на его уроках царит тишина и дисциплина, а родители его учеников в нем души не чают, полагая, что там, в лесу, он спас их отпрысков. Рядом Джон и Алекс – живые, здоровые. Его семья. Именно после того, как они поселились в этом городке, слово «семья» перестало вызывать у него смесь горечи и злобного сарказма. Он не пожелал бы себе иной жизни. Даже если сейчас ему бы представилась возможность вернуться на Остров и занять прежнее положение – что бы он выбрал? Пора посмотреть правде в глаза, пора быть честным с самим собой. Он готов рискнуть. В конце концов – он порвал все связи с Островом – чем он может быть интересен Уитмору? Ну, ладно, если по правде, то почти все. Но, тем не менее. Он готов побороться за то, чтобы остаться в Дарк Лейк.
- … меня не слышишь?
Бен с изумлением оборачивается; музыка из радиоприемника победно гремит литаврами, взвизгивает альтом и завывает тромбоном. Овощи на сковородке тлеют угольками; у Джона, что стоит в дверях, чуть подергивается уголок рта слева, а зрачки расширены, словно он пьян. Джон делает шаг вперед, потом еще один; все это очень странно, нереально, пугающе…
- … не стоит волноваться. Резкое падение давления не удивительно, учитывая, что пациент в последние дни плохо питался….
Бен с усилием разлепляет веки; ресницы мокрые, будто он плакал. С чего бы? Подушка под головой жестковатая и плоская, в поле зрения преобладает белый цвет, слева, по периферии, маячит система для внутривенных вливаний и плотная ширма в веселую желтую крапинку, из-за которой доносятся голоса. Определенно, он находится в приемном отделении городской больницы Дарк Лейк, у здешних дизайнеров недостаток фантазии, это Лайнус подметил, еще когда навещал Вествуд неделю назад. И раз он не помнит, как сюда попал, то это не особенно хорошо. Потихоньку, он вспоминает все, что было накануне – черви в тарелке у Бизли, школьную медсестру – мисс Дарвил, её неровные стрелки, нарисованные на веках, слишком яркую помаду, пористую смуглую кожу, голубой медицинский костюм; мелкий, моросящий дождь, что накрапывал по дороге домой и пожухлый лист, прилипший к лобовому стеклу; деревянную доску для резки овощей, обугленные бесформенные кусочки на сковородке. Кажется, он сжег ужин, вот незадача…
Голоса за шторой замолкают и, спустя минуту, в смотровой появляется Джон. Кто там говорил, что Джон Локк – один из самых проницательных и одновременно самых непроницаемых в мире людей? Кажется, отец Картрайт, и было это за субботней партией в покер, накануне похода. А для Бена Джон как на ладони – вот он улыбается ободряюще, старается излучать уверенность и спокойствие, а под этой маской так и сквозит нешуточная озабоченность и даже страх. Бен разглядывает его лицо, словно видит впервые, думает о том, что Джон Локк – чертовски привлекательный человек, плюс у него фантастическое терпение, учитывая, через что они вместе прошли, и Лайнус без колебаний доверил бы ему свою жизнь, и жизнь Алекс. Впрочем – к чему эти мысли? Он заболел и расклеился, еще не хватало, вдобавок, сделаться плаксиво-сентиментальным.
- Кажется, я болен? – произносит Бен, кашлянув.
- Кажется, да.
Джон осторожно берет его правую руку, из локтевого сгиба коей не торчит, как из левой, внутривенный катетер, мягко пожимает, переплетает пальцы.
- Ради Бога, что за нежности! – фыркает Бен, - Только не говори, что у меня опять нашли какую-нибудь чертову опухоль, или прочую смертельно опасную дрянь!
Локк так энергично мотает головой, что рискует потянуть шею.
- Нет, нет, ничего такого. Просто банальная инфекция, какая именно можно будет сказать, когда анализы подоспеют. Пока что доктор пропишет тебе что-нибудь общеукрепляющее и специальную диету. Ты уже как минимум дня три сам не свой, надо было раньше обратить на это внимание.
В его последней фразе явственно слышатся виноватые интонации, и Бен пренебрежительно кривит губы.
- Хватит лелеять свои комплексы, Джон. Просто, живя на Острове, отвыкаешь от таких вещей.
- Да уж, - хмыкает тот, выпуская руку Бена, - Пойду, поищу нашего эскулапа, он нынче нарасхват. А ты отдыхай. Через часик можно будет забирать тебя домой.
- Где Алекс?
- В коридоре дожидается.
- Скажи ей, пусть ждет в машине.
- Ладно.
Оставшись один, Бен прикрывает глаза и расслабленно выдыхает. Услыхав, спустя минуту, шорох отодвигаемой ширмы и легкие шаги, произносит, не поднимая век и не поворачивая головы:
- Джон велел тебе ждать в машине. Это место – рассадник инфекций, нечего тебе тут делать.
Не дождавшись ответа, досадливо морщится, оборачивается к незваному гостю. Вздрогнув всем телом, мгновенно напрягается, подобно перетянутой струне, приподнимается на локте. Губы плохо слушаются, они как будто онемели.
- Илана…
Бен машинально теребит пальцами уголок простыни; сейчас у него ощущение, что они с Иланой, одетой в костюм медсестры, находятся где-то глубоко под землей, куда очень смутно доносятся звуки внешнего мира. Хотя, прямо в эту минуту, кто-то по громкой связи разыскивает дежурного хирурга, и лишь тонкая ткань ширмы отделяет их от запруженного людьми приемного отделения единственной в городе больницы.
- Я… не понимаю, - он беспомощно мотает головой, у него вид, словно у ребенка, который не может поверить, что его так сурово наказали за невинную шалость.
Илана глядит на него где-то даже с оттенком жалости, она ведь принадлежит к тому сорту людей, которые стремятся казаться более суровыми, чем они есть на самом деле.
- Со временем ты поймешь. И примешь.
- Это… немыслимо. Даже для Джейкоба.
- Для Джейкоба – может быть. Но не для Острова.
- Но зачем?! Господи, зачем?! – Бен рывком садится на кушетке, - Почему… так?! Можно было просто убить меня, в конце концов, была же масса ситуаций…! - он резко замолкает, будто поперхнувшись внезапно нахлынувшей застарелой обидой, щедро приправленной алой, пульсирующей, подобно крови в висках, яростью.
Брови Иланы медленно сходятся на переносице.
- Убить? А ты помнишь, скольких убил ты… Бенджамин? Своими руками, или чужими – не важно. Ты помнишь их лица? Они снятся тебе по ночам? Можешь ли ты вернуть им жизнь, даже ценой своей?
- Я не понимаю…, - упрямо произносит Бен, уставившись в одну точку, - не понимаю, при чем тут…
- Отбирать чужие жизни легко. Одно нажатие курка, удар ножа, даже одно произнесенное, в нужном месте, в нужное время, слово. А знаешь ли ты, каково это - давать кому-то жизнь? Каково ощущать, как она растет внутри тебя, развивается, крепнет? – Вздрогнув всем телом, Бен непроизвольно прикасается к своему животу, - Тебе представилась возможность это узнать.
Он замирает, закаменев на секунду в странной, неудобной позе; у него едва заметно подрагивают пальцы левой руки, и он правой обхватывает себя за левое запястье, стремясь унять эту предательскую дрожь. Сжимает губы так плотно, что его рот превращается в тонкую узкую полоску. Произносит – будто выплевывает.