Он замолкает и тщетно пытается сделать вдох. Бесполезно сопротивляться, ему не победить на этот раз. Нить, наконец, рвется, он резко, рывком взмывает в воздух. Это страшно – лететь одному в холодной пустоте, без единого шанса на избавление. Где-то вдалеке грохочет гром, такой живой, реальный звук. Как будто голос. Голос Джона? Или ему кажется?
«Дэн, он не дышит! Дэээээн…..!»
========== 13. ==========
Бен медленно, очень медленно поднимает правую руку. Рука как будто весит тонну, в локтевом сгибе торчит катетер для внутривенных вливаний. Подносит к лицу, потом опускает, нащупав кислородную маску. Да, точно. Дэн дал им длинный список лекарств и всего, что может понадобиться во время операции. В списке были два баллона с кислородом и маска. Он не умер, определенно. В какой-то момент из воздушного шара, уносимого ввысь, превратился в тяжелую гирю и ухнул вниз с ошеломляющей скоростью. Это все Джон. Старик точно знал, что ему не выжить, сам не стал бы пытаться и продлевать, тем самым, его мучения. Джон такой упертый.
Повернув голову, Бен утыкается взглядом в растрепанную копну темных волос, рассыпавшихся поверх одеяла - Алекс крепко спит, сидя на стуле и положив голову на край его кровати. Рядом с ней, на двух сдвинутых табуретках, виднеется что-то вроде деревянной лохани, приспособленной под колыбельку. Ребенок тоже спит, Бену видны лишь контуры крошечной фигурки, завернутой в плед. Смешно. Они даже не подумали о таких вещах, как кроватка для младенца, подгузники, детское питание. Разведенное козье молоко сойдет на первое время, но вот все остальное… Ладно, Джон, у него никогда не было детей, со старика тоже спрос невелик – с головой Дэн дружит далеко не всегда. Но, вырастив Алекс, Бен сам мог бы позаботиться обо всем необходимом. Джон… Джон в последнее время на себя не похож – нервный, осунувшийся, похудевший. И глаза как у собаки с камнем на шее – утопят, помилуют? Странно ощущать в себе чувство жалости, странно ощущать в себе заботу о ком-то, кроме Алекс, странно ощущать раскаяние, странно ощущать покорность судьбе. Такая вот широкая палитра чувств, ранее неизведанных.
Джон втайне мечтал о детях. Бывает, мечтаешь о чем-то несбыточном, вроде полета на Луну, с тихой, светлой печалью и принятием этой самой несбыточности. Джон Локк – это ведь не Роджер Лайнус. Он не станет вымещать на ребенке свое чувство потери от его, Бена, кончины, не такой он человек. Отчего-то, возможность выкарабкаться воспринимается как тот пресловутый полет на Луну, и совершенно не хочется бороться. Дышать стало чуть легче, но все тело тяжелое, чужое и будто камень на грудной клетке. А еще он устал. Так устал, что словами не передать.
Дверь в соседнюю комнату, скрипнув, приоткрывается, наверное, от сквозняка. Голоса, звучавшие смутным гулом, в котором не различить слов, становятся громче, теперь можно понять, о чем говорят.
- … нужно немедленно, прямо сейчас!
- И как ты себе это представляешь? Допустим, он перенесет транспортировку через лес на руках, потом на обычном авто, не оборудованном как скорая. Допустим, ты привезешь его в Дарк Лейк живым. У него явное функциональное нарушение, возможно, пролапс митрального клапана, или что-то в этом роде, не знаю, я специализировался на полостной хирургии, а не на кардиологии. Они наверняка отправят его в районную больницу, диагностика там куда лучше и врачи квалифицированнее. У него свежий шов от операции, как ты это объяснишь?
- Да мне плевать! Главное, чтобы он выжил!
- Тебя наверняка арестуют, Алекс заберет социальная служба. Неясно, что будет с новорожденным. На это тебе тоже плевать? И не факт, что он, в итоге, выживет. При всех имеющихся условиях, у него ничтожные шансы.
Бен думает, что старый индеец, временами, бывает очень даже рассудительным и предусмотрительным.
Джон молчит, слышится лишь легкий скрип половиц. Бен ясно представляет, как Джон сейчас смотрит на старика – взгляд у него тяжелее булыжника.
- Не знаю как, но я не позволю ему умереть!
- А что, если ему суждено умереть, дав жизнь этому ребенку? Ты ведь веришь в судьбу, веришь в предназначение. Побывав на Острове, невозможно не верить. Кто мы такие, чтобы спорить? Моей задачей было помочь ребенку появиться на свет, ваша с Беном судьба меня не касается.
Бен не может удержаться от легкой улыбки, слушая, как Джон детально, доходчиво и малоцензурно объясняет Дэну, куда именно тому следует засунуть себе и судьбу, и предназначение. Потом слышится какая-то возня и сдавленный голос Дэна.
- Если ты свернешь мне шею, Джон, лучше от этого никому не станет.
Шумный вздох, снова скрип половиц.
- Прости. Ты действительно не обязан нам помогать.
Полторы минуты молчания, потом вновь голос Дэна.
- Какой помощи ты от меня хочешь? Помощи врача? Помощи индейского шамана?
- Я хочу ТВОЕЙ помощи, Мшистый Камень. Той, на которую расщедрится твое сердце.
Молчание перед ответом Дэна длится чуть дольше, чем в предыдущий раз.
- Мой брат был на год старше меня. Несмотря на это, я, с самого начала, обгонял его по всем физическим показателям – я был выше и крепче, быстрее бегал, дальше прыгал, метко кидал камни. Я любил охотиться, а он любил читать книжки и собирать лекарственные травы. Ему было двенадцать, когда он упал со скалы. Он едва дышал, пока я на руках нес его к шаману нашего племени. Сильнее, чем тяжесть его покалеченного тела, к земле меня придавливало чувство вины – мы на спор прыгали через расщелину в скале, и он оступился, случайно соскользнула нога. Помню, как я плакал и умолял, а шаман глядел на меня безо всякого выражения. Потом сказал, что брата нужно отнести в Священную Пещеру, где духи леса решат его судьбу. Я сам нес брата на спине, шаман не стал мне помогать. Помню, как мы зашли внутрь – было темно, слышалось журчание воды. Посреди пещеры я увидел каменное углубление, заполненное жидкостью странного желтоватого цвета, широкое, округлой формы. Шаман сказал, что нам с братом повезло – если бы вода ушла, и Источник был бы пуст, это означало бы, что духи леса приговорили моего брата к смерти.
- И что… что с ним произошло?
- Он выжил. Я погрузил его в Источник и, спустя полчаса, он пришел в себя. А через сутки встал на ноги и пошел, несмотря на сломанный позвоночник. Он вырос, обогнал меня, наконец, ростом и физической силой. Завербовался добровольцем в армию, погиб во Вьетнаме в семьдесят втором. А я стал врачом. Вот так вот странно все обернулось.
- Постой, ты хочешь, чтобы…, - Джон громко и негодующе фыркает, - И это, по-твоему, лучше, чем отвезти его в больницу?
Аккуратно выпростав из-под одеяла левую руку, и стараясь не потревожить Алекс, Бен медленно тянет кислородную маску вниз, вдыхает полной грудью. Будто порыв свежего ветра, с солоноватым привкусом, врывается в дом, перебивая запах сырости, прелой древесины и дезинфекции.
У Джона широкая, теплая спина. Он аккуратно подхватывает Бена под коленки, сдвигает чуть выше, чтобы было удобнее нести; Дэн зажигает факел и идет вперед, показывая дорогу.
Остров всегда будет присутствовать в их жизни. Он словно поселился глубоко внутри и пророс, опутав сердце побегами лиан; тропический ветер прилетит из дальних широт, впитает по пути частички океанских брызг, защекочет ноздри, вскружит голову, заставит сердце биться чаще.
В сумеречном полумраке, хрупкая женская фигурка с растрепанной копной темных волос, похожей на воронье гнездо, и младенцем на руках, возвращает Бена на годы назад, в темноту бревенчатого шалаша, и он словно наяву слышит голос, умоляющий не забирать её малышку. Малышку… Алекс… Алекс провожает их до ограды, чуть покачивая ребенка; она держит его настолько удобно и правильно, словно ей не впервой нянчить младенцев. Наверное, женщинам подобные вещи даны от природы, у него самого начало получаться далеко не сразу.
Монотонные шаги убаюкивают – Джон ступает осторожно, стараясь не споткнуться, от него исходит тепло, будто лежишь на печи, и ледяная корочка, покрывающая сердце, чуть оттаивает. Смутное, почти стершееся воспоминание о том, как в него стреляли, когда ему было тринадцать, и как Ричард нес его на руках к Храму, вдруг становится четче - Бен тогда периодически приоткрывал глаза, но мир куда-то уплывал, и он закрывал их снова. Было больно и страшно, в груди что-то хрипело и булькало, и как будто перекатывался внутри горящий уголек. Потом вспоминалась лишь темнота, и как солоноватый привкус крови во рту сменился едкой горечью; ощущение, будто его погружают в воду и он захлебывается, тонет. Очнулся он уже в лагере Других.