Над головой Рафаэля гудели рессоры подземных поездов. Такой знакомый с детства звук сейчас не мог успокоить Бунтаря: “Все было напрасно…”
Перед его глазами то и дело всплывали картинки прошедших дней. Как ни странно, он совсем не думал о том, что произошло, как о каком-то чуде, по его мнению, это было вполне естественным и даже предсказуемым развитием событий. Но думал Раф в первую очередь об Эйприл.
“Как же, наверное, отвратительно ей должно быть сейчас”, - говорил про себя Бунтарь.
“Видеть перед собой не человека, а зеленую пупырчатую черепаху, бррр….” - поморщился он. Сердце Рафа, казалось, на миг сжалось в комок, его могучие плечи дернулись. Сейчас он, как никогда раньше, испытывал отвращение к себе и своему облику.
“Она больше не должна меня видеть. Никогда. Как же мерзко ей будет снова припомнить все, что между нами произошло, а потом снова увидеть меня… таким”, - он с силой ударил кулаком в полуразрушенную стену подвальной комнаты на нижнем уровне, прямо под “Убежищем”.
В это же время Леонардо, Донателло и Микеланджело сидели в покоях учителя Сплинтера. Тот величаво расхаживал промеж них, оглядывая каждого, как в первый раз.
- Что я могу сказать вам, дети мои, - говорил мастер тихим и размеренным голосом, - все, что посылает нам небо, хорошее или плохое, дается нам не просто так.
Майки тяжело вздохнул, не поднимая головы.
- Но я могу уверить вас, мои сыновья, что человеку, который любит кого-то больше своей жизни, не важно, болен ты или здоров, красив или уродлив, богат или беден, он по-прежнему останется рядом. Кстати об этом, где ваш брат Рафаэль?
Все трое переглянулись.
- Кажется, я знаю, где он, учитель, - подал голос Микеланджело, позабыв о том, над чем грустил еще секунду назад, - я возьму с собой Донни.
- Откуда ты знаешь, где он? - спросил младшего брата черепашка в очках, когда они вдвоем спускались по темным потайным коридорам на нижний уровень подземелья.
- Это же элементарно: когда жизнь идет наперекосяк, люди возвращаются к месту, где когда-то все началось. У Рафа с Эйприл все началось с фортепиано, помнишь?
Дон растерянно пожал плечами в темноте.
- Ну ты что?! Мы с Лео тогда черепашьей корью болели.
- Боги, и ты еще что-то помнишь? Ты же был в бреду, звал Джимми Хендрикса и обращался к учителю не иначе как: “профессор Дамблдор”!
- Ну и что? Это не мешало мне слушать. Раф тогда играл нам “Пляску смерти”, поганец, все шутил. Тогда накануне вы еще где-то откопали какой-то старый синтезатор, вроде, Weltmeister, и он решил его испытать. Звучало оно не очень, но тогда мне казалось, что нет музыки сильнее Сен-Санса. А Эйприл принесла нам куриный суп и так тихонько из кухни слушала, как играет наш “супер-герой” в красной маске.
- Насколько я помню, того синтезатора я больше не видел.
- Да, Раф его сломал. Знаешь, об стенку так приложил со всей силы. Все “противным” себя называл.
- Дверь заперта, - Донни направил пучок света от фонарика на темную дверь в расщелине между обвалившимися перекрытиями, - Изнутри, - добавил он чуть погодя.
- Я точно знаю, что он там. Не иначе. Панков ловить в Гарлем он точно сейчас не пойдет, а в комнате около портвейна его нет.
- Иногда твоя логика меня поражает, - с сарказмом сказал ему Дон.
Майки припал к двери всем телом, приложив ухо к выкрашенной в черный цвет сплошной шероховатой поверхности.
- Там какое-то движение. Чего доброго, еще фортепиано подожжет, - забеспокоился младший брат, - Определенно: надо ломать дверь.
- А просто постучать ты не пробовал?
- Ты когда-нибудь видел, чтобы Раф открывал дверь, когда в нее “просто постучат”? Ты вообще когда-нибудь видел, как Раф открывал дверь? Я уверен, он и внимания не обратит, если мы ее выломаем. Вот! - Майки резко обернулся в сторону шума, донесшегося из-за двери, его глаза бешено заблестели в темноте, - Чувствуешь? - он показательно пошмыгал носом, - Горелым запахло! Я говорил, я предупреждал?! Все, сейчас я снесу эту чертову дверь.
Через минуту Микеланджело верхом на Донателло влетел в узкую комнатушку с криком “Джеронимо!”, где у фортепиано сидел, сгорбившись Раф, без интереса созерцавший, как в маленьком костерке у его ног пляшут багровые язычки пламени.
- Эй, Раф, ты что, не сжег фортепиано? - растерянно глядя на старшего брата, проговорил Майки, удивленно хлопая ресницами.
- Нет, придурок. Жизнь не так противна, чтобы гробить последние прекрасные вещи.
- Вообще-то, … - попытался возразить Дон.
- Заткнись, - сухо отрезал Раф. Ему было совершенно безразлично, что собирался сказать очкарик.
- Отец волнуется. Ты бы поднялся, - внимательно изучая пол комнаты, сказал Вундеркинд.
- Да, - присоединился Майки, - приобнял бы его так, сказал…
Дон ткнул младшего брата локтем в бок, чтобы тот заткнул свой рот.
Раф по-прежнему делал вид, что ничего не слышит.
- Какая прелесть, тупица, - вдруг прохрипел он после минутной паузы, обернувшись к Майки, - Я смотрю, ты уже обрадовался своему треклятому панцирю. Что, гордишься ростом, дебил-переросток? А то все ты себя коротышкой считал! Зато теперь будет удобно менять лампочки в ванной! Мечты сбываются, стоит только расхотеть…
- Пошли отсюда, Майки, - тихо сказал Дон, повернувшись к двери с твердым намерением уйти.
- Подожди, мозгляк, - оборвал его Раф. Он тяжело вздохнул, словно делал над собой усилие, - Что сказал отец?
И тут Микеланджело просиял, поняв, что несмотря на всех монстров, живших в душе его старшего брата, он (Рафаэль) всегда оставался, в первую очередь, человеком, а уж затем огромной и очень брутальной черепахой-мутантом.
Когда “супер-герой в красной маске” вернулся наверх в компании младших братьев, они нашли Леонардо и Сплинтера в оружейной.
- Я старался не трогать вас в последние дни, - говорил мастер, положив сухие руки на колени, - чтобы вы пожить смогли, как хотели. Волновался я, однако: разговор этот про пестики, тычинки… я совсем позабыл о нем. Я слишком много времени уделял тренировкам вашего тела и духа, но ничего не рассказывал вам о том, как следует вести себя с женщиной…
- Не волнуйся, отец, - влез в разговор Майки, плюхнувшись на ковер между Рафом и Доном, - за Вас это сделал Интернет.
Сэнсэй лишь покачал головой.
Прошел один день…
Для парней этот вторник казался бесконечно долгим и монотонным, словно хромая улитка, ползущая по этой нескончаемой дороге жизни. Как грустно было теперь: обстановка в “Убежище” уже второй день сохранялась траурная. Обитатели дома, медленно передвигая конечности, ходили из комнаты в комнату, молча оглядываясь по сторонам, словно видели все впервые. В воздухе повисло напряжение. Братья не здоровались друг с другом, за завтраком ели молча и без аппетита, а сразу после тренировки разошлись каждый по своим комнатам. Все четверо чувствовали вину главным образом перед Чародеем, который за их две с половиной недели счастья должен был заплатить собственной головой. Однако, никто из четверых совершенно не представлял, как ему помочь, ведь в ту же ночь, когда обратная трансформация черепашек завершилась, все певцы, Тико Чона и Чародей испарились в воздухе, исчезнув со всех радаров Донателло. Кстати, о нем.