Но все же он пробивной.
С ним можно работать.
— Может мне вмешаться? — спросил Игорь, — я могу Гресину слово замолвить, у меня с ним на этой неделе как раз встреча намечена.
— Ну зачем главного нервировать? — усомнилась Ирма, — через министров на главного нажимать можно тогда, когда дело не идет, а у нас с Зарайским все на мази.
— Ну дай вам Бог, — вздохнув, сказал Игорь, — но ты сама говорила, что Дюрыгин ваш конкурент, и что ваш главный еще не решил.
— У Дюрыгина нет ведущей, — ответила Ирма, — такой ведущей как я, и вообще, хоть и велика Москва, а ведущих моего класса раз-два и обчелся и все уже при деле, кто на первом канале, кто на втором…
— Ну, расхвасталась, — махнул рукою Игорь.
Он уже уходил.
Внизу в холле его дожидались референт Юра Бронштейн и начальник охраны Дима.
— Так не поедешь со мной? — с лестницы крикнул Игорь.
— Нет, езжайте, я сама, — ответила Ирма.
4
— Понимаешь, — заглядывая Агаше в глаза, говорил Дюрыгин, — на Москве ведущих с ядерно-атомной харизмой раз-два и обчелся. А без ведущей — ни одно самое распрекрасно задуманное шоу не покатит.
— Понимаю, — сглатывая слюну, кивала Агаша.
Но на самом деле она до конца не все понимала.
Не понимала главного.
Этот сказочно богатый из иного мира из иной цивилизации дяденька — он ее взял для чего?
Неужели не для того, чтобы трахать ее молоденькую, как это всегда было в том грязном мире, где она вертелась-крутилась свои девятнадцать с половиною лет.
Это непонимание — зачем и почему ее берут в иной блистательный мир — было сродни тому непониманию героев научно-фантастических романов, зачем пилоты летающих тарелок с марса и альфа-центавры похищают нас землян? Затем, чтобы вживлять в мозг электроды? Чтобы пить нашу кровь? Чтобы инплантировать в матку земной девушке свои эмбрионы? Чтобы забирать донорские органы — печень, мозг???
Агаша не верила и не понимала.
Или в другом порядке — не понимала и не верила.
Зачем он подобрал ее на городской помойке — этот блистательный небожитель?
Вот если бы ее позвал к себе в свою дорогую машину старый потный азербайджанец с полным ртом золотых зубов — тогда Агаше было бы понятно, чего от нее хотят.
А тут…
Но Дюрыгин терпеливо объяснял.
— Нету на Москве классных ведущих, это тебе понятно?
— Да.
— А Новые шоу делать надо?
— Надо…
— Но ведь телеведущие откуда-то ведь берутся, верно ведь?
— Верно.
— Так почему не попробовать сделать новую из тебя?
— Ну, я не знаю…
Дюрыгин глядел ей в глаза и она смущалась этого взгляда.
А про себя вдруг подумала, вспомнив булгаковского пса Шарикова, — ну, свезло мне, свезло…определенно бабка моя согрешила с водолазом… Зачем он взял именно меня? Вон у него какая красивая женщина с ним была, которой дурно в кафе сделалось… И фигура, и лицо, и вкус…
— Для начала я тебя прокатаю в массовках на тех программах, где смогу договориться с продюсерами, — сказал Дюрыгин, — надо, чтобы ты пообвыклась с камерой, светом, понимаешь?
— Понимаю, — кивала Агаша.
А недоверчивое девичье сердечко — противоречиво твердило — не понимаю, не понимаю.
Не понимаю зачем.
Зачем все это?
Если б он захотел ее оттрахать — сказал бы просто, мол давай, я так хочу.
И она бы пошла с ним.
Но он не предлагал.
Странно.
А чего в ней еще хорошего, кроме молодого тела? Чего в ней такого ценного еще, чтобы с ней возиться?
Но Дюрыгин не объяснял всего до конца, потому как сам во-первых еще сомневался, а во-вторых не хотел смазать, сглазить, сбить самой Агаше прицел. Она не должна знать, что она Элиза Дулитл, а он ее Пигмалион.
Иначе — она не сможет.
Глава 5
1
— Наглость — второе счастье, — поговаривала бабушка Джона.
А что есть наглость?
И что такое талант?
Один умный мужчина с которым Джону как то довелось вместе отбывать на предварительном, говорил, что талантливость в русском понимании этого свойства личности это и есть наглость Мужчину того звали Валерием Сергеевичем, вообще он был бухгалтером, но книжек очень много читал. Так вот Валерий Сергеевич говорил Джону, что еще классик в Х1Х веке писал, де — талантливость вообще присуща русскому человеку, что и отличает его от прочих, и от европейских народов в частности.
Талантливость русского человека состоит в его необремененном знаниями бесстрашии перед любыми задачами. Прикажут быть акушорами — будем акушорами, говорил театральный критик Кукольник. Но хоть и говорил он это несколько по иному поводу, мол мы-русские за все горазды браться по велению высокого начальства. Но в главном и Кукольник был прав. Обремененные знаниями академики Иоффе и Ландау с Семеновым и Капицей — не брались за создание атомной бомбы. Скромничали. А необремененный никакими знаниями по физике Лаврентий Берия — взялся. И сделал.