И теперь, когда Клавдии Захаровне было уже под восемьдесят, служить у хозяев ей было тяжеловато. Но мама Зарайского — Анна Львовна не хотела менять прислугу, боялась и не доверяла современным молодым женщинам, а особенно опасалась за нравственность Моти, вдруг его соблазнят? Вдруг попадется какая-нибудь? Поэтому, Анна Львовна умолила Клавдию Захаровну послужить у них еще годик, а потом еще…
Но и одинокая старушка Клавдия Захаровна тоже не хотела отказываться от тройной приплаты к пенсии, которую ей в виде жалования платил Матвей Аркадьевич. И кряхтя, несла свой крест, пылесосила, стирала в дьявольской стиральной машине, поминая золотые времена, когда были прачечные, готовила обеды с классическими московскими борщами и Пожарскими котлетами, драила семейное столовое серебро, и даже с железнодорожных моделек в курительной — и с тех пыль вытирала, хоть и ругался молодой хозяин, умоляя ничего не трогать.
Только вот на верхний проклятый этаж в мансарду по крутой лестнице все труднее было теперь подниматься, но Матвей Аркадьевич и этот вопрос решил, поднанял «молодку» пятидесяти пяти лет, по рекомендации Клавдии Захаровны, разумеется. Та и в мансарде теперь прибиралась, и за продуктами теперь летала — в Елисеевский, и в Филиппова… Старая москвичка Клавдия Захаровна мясо для борща и для котлет всю свою жизнь брала только у Елисеева на Горького. Новое название главной улицы столицы как-то не приживалось у нее на языке.
— А помнишь, Матвей Аркадьевич, как ты маленьким любил готовые котлеты по шесть копеек от Елисеева? — спрашивала Клавдия Захаровна, — хороший ты мальчик такой был, такой послушный…
— А что я теперь плохой что ли, Клава? — удивлялся Матвей Аркадьевич — Ох, хороший-то хороший, а как с этой Наташкой то отчудил, — охала Клавдия Захаровна, суетясь возле плиты, покуда Дотти тыкалась своею тупой мордашкой ей в ноги.
— Уйди, Дотти, уйди, говорю, — ворчала Клавдия Захаровна на собаку.
Этой историей с первой неудачной женой Матвея Аркадьевича — Наталией Бронштейн бедному Моте все теперь только и тыкали в нос. Все. И матушка Анна Львовна, и дядя Леня — мамин брат, и старая домработница Клавдия Захаровна.
С Наташей и правда не все хорошо получилось.
Даже совсем наоборот — совершенно все плохо с нею вышло.
— Отсудила стерва у нашего Моти и квартиру на Старом Арбате и деточку нашу Сонечку тоже отсудила, — причитала Клавдия, особенно после очередной полуторачасовой беседы по телефону со старой хозяйкой своей — Анной Львовной.
Дело все было в том, что у академика Зарайского была так называемая «рабочая квартира-кабинет» на Старом Арбате, куда отсюда с Малой Бронной ходу пешком было всегда десять-пятнадцать минут. И Зарайские так привыкли к тому, что у них есть две хорошие квартиры в центре, кроме еще зимней дачи в Переделкино.
Но эта Наташа обокрала их семейство.
Лукавая чертовка.
Развелась, и девочку забрала и квартиру отсудила.
Даром что папаша у нее член «золотой десятки» московских адвокатов.
Теперь после того развода пятилетней давности — мама безвылазно жила в Переделкино, а бедного Мотю все третировали неудачным браком и ужасно боялись теперь повторного брака, от которого вообще в жизни Мотечки все могло бы пойти под откос.
Через домашнюю шпионку Клавдию, мама контролировала все шалости своего недотепы-сына и постоянно внушала ему мысль, что жениться Моте можно будет только тогда, когда Анна Львовна и ее брат Леонид Львович будут полностью уверены в благонадежности и в благих добрых намерениях новой избранницы.
Ах, если бы они знали…
Если бы они знали про Розу…
Маму бы удар хватил — это точно.
Зарайского иногда поэтому и бесило — иметь такую квартиру, быть взрослым человеком, человеком со средствами, и не иметь возможности у себя дома наладить собственной личной сексуальной жизни.
Но когда мама говорила, если абстрагироваться от ее раздражающего брюзжания, то логика в маминых словах была.
Дом — это дом.
А помойка, это помойка.
Поэтому, зачем в святое место, где тебя лелеют и где близкие заботятся о твоем здоровье, зачем таскать туда шлюх?
Вечеринки — вечеринками, это надо для работы и как теперь говорят — для имиджа, но спать в папиной квартире с уличными девками! Это возмутительно и недопустимо.