— Пять котлет[2] за минет собственной жены? — невесело усмехнувшись переспросил Массарский.
— А ты думал это того не стоит? — хмыкнул Махновский, — ты бы потом на ее какой-нибудь тайной подлянке в сто раз больше бы мог потерять, а так чем раньше про свою всё хорошее узнаешь, тем скорее с ней расстанешься. — слабое звено? — спросил Массарский.
— Слабое звено, — кивнул Махновский, — от него, вернее от нее надо избавиться.
Но Ирма этого не видала. Она ехала домой.
Однако дома ее ожидал сюрприз.
В холле ее встретил Дима Попов.
Лицо его излучало официальную отчужденность.
— Плохие новости, Ирма, — сказал он.
— В чем дело? — спросила Ирма.
Спросила, а интуиция ей уже подсказывала ответ.
— Игорь тебя выставляет, — ответил Дима, — он звонил и просил тебя с вещами отправить на твою московскую квартиру.
Правильно вещевала интуиция…
Вот и все..
Вот и кончился ее роман с Игорьком…
А Роза разбилась в своей почти новенькой «пежо».
Разбилась, когда ехала к себе в Бугульму, похвастать машинкой перед родичами, да перед одноклассниками.
Мотя Зарайский так не хотел ее отпускать, так не хотел, все говорил, — поезжай поездом, на кой черт тебе сутки за рулем?
Не послушаолась, поехала.
И лоб в лоб с КАМАЗом на трехсотом километре трассы…
Вот так…
Сик транзит глория гёрлиш…
Эпилог
If I could stick my pen in my heart
Spell it right over the stage
Would it be enough for your teanage lust
If it could ease your pane
Cant You see — this old boy is getting lonely?
Если бы я мог окунуть моё перо в мое сердце
И кровью расписаться прямо на сцене
Достаточно ли было бы это для твоего похотливого сердца?
Успокоило бы это твою боль?
И разве ты не видишь, как я одинок?
1
— Все девочки обязательно попадают в рай, это я вам верно говорю! — сказал критик Александр Евгеньевич Баринов.
— Значит, Роза теперь в раю? — недоверчиво переспросила Агаша.
— Все девочки обязательно оказываются в раю, — подтвердил Баринов.
— А знаете, мне кажется, в раю Розе будет скучно, — с сомнением в голосе сказала Ирма.
Они были приглашены на дневное шоу Монахова «Разные судьбы».
Сам модный Монахов, приняв позу задумавшегося юноши, прижал микрофон к подбородку и с чувством глядел на самую красивую гостью своего телешоу.
И если бы жанр мраморной скульптуры стал бы в наши дни стольже востребован, как в древних Греции и Риме, то нынешний модный ваятель вырубил бы теперь из мрамора не «мальчика вынимающего занозу», а «телеведущего, сжимающего микрофон», и наши далекие потомки, откопав потом эту скульптуру из под пепла новых останкинских Помпеев, поставили бы ее в музей и любовались бы, восхищаясь совершенными линиями модного Монахова.
— Скучно? — переспросил Баринов, — почему скучно?
— Чарли Чаплин когда-то заявил, что если бы ему пришлось выбирать, где провести загробную часть своей жизни, то он бы колебался, межуясь в сомнениях, не зная что предпочесть, рай из-за его комфорта, или ад из-за явно веселой компании людей, что там собрались, — сказала Ирма.
— Ах, мы все находимся в плену неверных представлений о том, что есть рай, — сказал Баринов, — на самом деле рай будет для каждого из нас сугубо индивидуальным, а отнюдь не той устойчивой картиной привычно рисуемого в нашем воображении скучным садом, где прогуливаются бородатые старички с нимбами и ручные животные.
— Рай будет для каждого по индивидуальному заказу? — хмыкнула Ирма, — как отделка квартиры в новых хороших домах?
— Вроде того, — кивнул Баринов, — потому как счастлив каждый человек может быть только индивидуально, а не по универсальной схеме.
— И как вы представляете себе этот рай, в котором окажутся все девочки? — спросил оживившийся Монахов. Он переменил позу и теперь с него можно было с одинаковым успехом ваять и «Мыслителя» и нового «Сцеволу» с микрофоном.
— Рай, это прежде всего то место, где мы будем счастливы, — сказал Баринов, повернувшись и обращаясь почему-то не к Ирме, а к Агаше, — а счастливы мы с вами все были прежде всего в детстве и в юности, когда мама была молодой, когда молодыми мы были сами, и молоды были наши друзья. Поэтому, в том самом раю, которого никто из живых не видел и видеть не может, мы будем в индивидуально сконструированном для нас пространстве узнаваемых и милых сердцу пейзажей… Для умершей негритянсклой девочки это будет ее любимая африканская деревушка, где она будет общаться со своими родственниками, а для белой девочки из Норвегии, в раю будет уголочек красивого фьорда, где на высоком зеленом лугу, на краю скалистого обрыва, под музыку Грига она будет танцевать со своими белокурыми подружками.