– Правда-правда, – хмыкнул в трубку Джон, – давай, через два часа в Останкино у Михаила в приемной я тебя там жду.
Устройство прощальной вечеринки по поводу расставания с холостяцкой жизнью своего нового друга Массарского, взял на себя сам Махновский. Вернее, не самолично господин кремлевский советник и депутат, а один из самых шустрых его порученцев, имевший для этого под рукой целую свору мальчиков и девочек на побегушках. Шустрость порученца оказалась настолько выдающейся, что, когда гости собрались, не было конца изумленным охам и ахам. И это несмотря на то, что публику, состоявшую в основном из людей, уже достаточно повидавших и в чем-то даже пресыщенных, вообще трудно было чем-либо удивить. Но шустрый порученец оправдал все надежды, возложенные на него. Оправдал, потому что рассматривал организацию подобного шоу как некий экзамен. Ведь если можешь талантливо и замысловато организовать пьянку-гулянку для высокопоставленных дружков своего патрона, то, значит, тебе можно поручить и более важные дела.
В Усово, за Знаменкой, за этой, наверное, последней, оставшейся по Рублевке деревне с натуральным не застроенным еще особняками полем в трех со сказочною быстротою выстроенных павильонах были собраны чудные декорации: Рим времен Тиберия и Калигулы, Версальский дворец времен Людовика ХIV и Москва Ивана IV – Грозного.
Вечеринка должна была стать этаким пробным прогоном…
Этакой генеральной репетицией, когда все уже под оркестр и в костюмах и в декорациях…
Соответственно были наряжены слуги и приглашенные на специально подготовленные для них роли – известные и малоизвестные артисты. Да и для гостей были приготовлены костюмерные с набором тог, кафтанов и виц-мундиров всех мастей и размеров.
Скорость, с какой строились эти декорации была пожалуй сравнима только со скоростью строительства хрустальных мостов через море-окиян, и хрустальных дворцов, которые джинны из медной лампы сооружали за одну шахерезадову ночьку.
Распоряжались на стройке и Джон Петров, и появившийся теперь рядом с ним Мотя Зарайский.
Даром что ли? Павильоны эти с декорациями теперь планировались и для съемок исторического супер-шоу…
Пить-гулять начали в декорациях Древнего Рима.
Актер-двойник, мастерски загримированный под молодого Малькольма Макдауэлла, представил ошалевшему Массарсому главный подарок от его верных друзей – трех рабынь, которые весь этот вечер прощания с холостяцкой жизнью должны были во всем прислуживать виновнику торжества, выполняя все самые затейливые его пожелания.
– Ты узнаешь? – хитро улыбаясь, спросил Массарского его новый друг и побратим, На самом Махновском была белая, подбитая тремя пурпурными полосами тога богатого римлянина. На голове у него красовался золотой венец, а в руках он держал золотой жезл, украшенный фигуркой Меркурия.
– Тебе бы так по своей Думе ходить, – сказал Массарский, оценивая вдруг преобразившегося приятеля, – это отвечало бы и времени, и духу.
– Ты не ответил на вопрос: ты узнаешь рабынь? Приглядись – в этом вся фишка, сказал Махновский.
Девушки в бикини, стоя на краю беломраморного бассейна, непрестанно меняли заученные позы и блистали жемчужной дентальностью своих неискренних улыбок.
– Узнаешь? – настойчиво спрашивал знаменитый депутат.
Массарский наморщил лоб.
Он определенно где-то видел этих девиц. Но где? И когда?
Девицы выглядели очень ухоженными и, главное, держались мастерски и уверенно.
– Неужели? – воскликнул Массарский.
– А ты думал! – подтвердил догадку своего приятеля Махновский, – Нам это недешево стоило, но мы для тебя их и нашли и привезли, так что владей до утра!
Кто бы мог подумать!
Джон с Махновским выписали для своего нового друга ту самую поп-группу, которую он так любил, и солистку которой так некогда вожделел…
– Неужто из самого Голливуда? – изумился Массарский.
– А ты их сам спроси, – подмигнул Махновский, – они же твои рабыни до самого утра.
– По-английски что ли спрашивать? – недоуменно спросил Массарский.
– Нет, блин, по-китайски, – передразнил его депутат и ткнув Джона в бок, велел ему, – анука, заверни нам по ихнему!
– Do you like the show? – начал сходу и без разминки Джон, – Did you come directly from LA? How was the flight?*1* – Oh, terrific, – нараспев чуть ли не хором воскликнули девицы, закатывая к небу глазки и как бы ища там сочувствия, – it was monstrously terrible fligt, we had a chanche in Berlin, course there was no direct flight to Moscow, and finaly we have lost our baggadge, think it was Aeroflot, who to blame*2*.
– Its your new master, who will bye you a new baggadge with all nessessery juelry, – встрял Махновский, показывая своим золотым жезлом на Массарского, – treat him right, and he will be very graitful indeed*3*.
– Я что, должен им бриллианты теперь покупать? – было возмутился Массарский.
– Владей спокойно, – успокоил друга Махновский, – заплачено столько, что им и за год не отработать.
В числе приглашенных было много и незнакомых Массарскому людей.
Хитрый Махновский использовал вечеринку для своих шахер-махер.
Игорь уже давно запутался в бесконечной череде представляемых ему гостей – кто нужный генерал из силового министерства, кто не менее нужный начальник департамента из другого министерства, а кто просто хороший человек.
Среди всех прочих Махновский представил Игорю и модного телевизионного и кино-критика.
– Баринов, – пожимая руку, представился писатель.
– Над чем сейчас работаете? – дежурно поинтересовался Массарский.
– Да вот, исправляю ситуацию в литературе, – вздохнув, сказал писатель, – понимаете, к пятидесяти годам пришел к выводу, что из тысячи прочитанных в университете и после него книг душу тронули едва две или три, вот и решил теперь потрудиться – исправить ситуацию. Пишу то, что трогает.
– Пишете для себя самого? Литература для одного читателя? – хмыкнул Игорь.
– Да нет, – совершенно не обидевшись, ответил Баринов, – событие в литературе случается тогда, когда, доверяя собственному вкусу, писатель создает именно то, что… – он замялся, подыскивая необходимое верное слово, – то, что кэпчуирует*4* читательское поле.
– Ну и как? – с иронией спросил Массарский. – Удается кэпчуировать?
– Да вот эти, – Баринов махнул рукой в сторону группы завернутых в тоги богатых промышленников и банкиров, с которыми теперь стоял и Махновский, – эти денег под новое издательство дали, специально, чтоб мои книжки издавать.
– А-а-а, ну если эти, – развел руками Игорь, – эти, наверное, понимают.
– Они не понимают, они чуют, где деньгами пахнет, – сказал Баринов, – а настоящий писатель должен чуять, где пиплу*5* самый смак, тогда и синусоиды резонансом сложатся. Тиражи, деньги, писательская слава…
– Ну, тогда пожелаю! – сказал Массарский и двинулся в сторону стола с яствами.
Литература – литературой, тусовка – тусовкой, флирт – флиртом, а жратва должна быть по расписанию.
– Во сколько же все это обошлось? – спросил Джон, обводя руками пространства павильона. – Ведь, наверное, немалых денег стоило?
– А, брось, – махнул рукой Джон, – тюменские уже первую часть денег перевели, Тюмень – хоть и столица деревень, а свое сибирское слово держит. Скоро денег будет столько, что мы с тобой не декорации, а реальные Рим с Версалем откупим, да и Мишу с Дюрыгиным, да и всю останкинскую телебратию надо приручить: они ведь, сами того не зная, нам большую службу сослужат. Так что эти… – Махновский тоже обвел павильон руками, – эти деньги, считай, по статье "на наше светлое будущее" расходуются.
– И не жалко будет Ирмой пожертвовать? – спросил Джон.
– Ты радуйся, что не тобой жертвовать придется, а за Ирму не переживай, её не надолго посадят, если что, а если и посадят, то мы ей в камеру и мальчиков стриптизеров и с шампанское присылать будем и цветной телевизор поставим.