Она говорила нараспев, протягивая гласные. И голосок ее детский, но слегка хриплый, как у простуженного ребенка, содержал в себе особенный привкус какой-то ее сильнейшей внутренней сексуальности.
Роза говорила и при этом не смотрела на собеседницу, глаза ее – огромные, темные, почти черные, усиленные краской на длинных ресницах, блуждали вправо и влево, а рука, а гибкая кисть руки Розы с длинными пальчиками, изящно шевелила ее волосы.
Натаха так не умела.
Не было у Натахи такого блеска и такого умения держаться.
– Розка, а ты не хотела бы жить со мной? Вдвоем то веселее!
Выяснилось, что Розке снимал хатку ее друг. Типа как бы бойфрэнд.
Но друга этого не то посадили, не то убили, вобщем, пропал бойфрэнд, два месяца от него ни слуху – ни духу, а за квартиру уже платить бы надо, хозяйка звонит – беспокоится.
– А ты переезжай ко мне в Новогиреево, – предложила вдруг Натаха, – моя подружка бывшая от меня съехать хочет, как раз бы она к тебе съехала, а ты ко мне.
Розка, поблуждав по потолку и стенам взглядом своих черных глаз, потрогав длинными пальчиками волосы возле виска, сказала что "па-а-адумает".
– А за твою хатку отступного моей подружке бывшей вскладчину начислим, о-кей?
Ловкая и быстрая на решения Натаха все мгновенно придумала.
Сегодня же вечером они Агашку переселят.
Не нужно им обиженных подле себя.
На фиг им нужны обиженные?
– А где ты с Джоном познакомилась? – поинтересовалась ревнивая Натаха.
– С Джонником? – переспросила приторможенная Розка, – с Джонникоком мы па-а-азнакомились в одной компа-а-ании. Там были эти, артисты, режиссеры. На даче в Переделкино.
Она назвала несколько звучных фамилий от которых Натаха аж восторгом зашлась.
Оказывается Розка на таких крутых пати-суарэ крутилась, хотя неудивительно с ее то данными.
– А что думаешь насчет нашего телешоу?
– Насчет телешоу? – Розка пожала плечиками, – так… ничего особенного… думаю, что трахаться там будем с разными знаменитостями…
И Розка снова пошевелила длинными пальчиками с маникюром.
3.
К Людмиле в больницу отвез забытую ею сумочку.
А заодно купил цветов и апельсинов.
В фойе больницы столкнулся с первым Людкиным мужем – спортсменом.
Поздоровались.
Бывший шел от нее.
– Как она там? – спросил Дюрыгин – Нормально, – ответил бывший.
– Сын то приезжал к ней?
– Димка на сборы уехал в Подольск, я ему не стал говорить про аварию, чего парня беспокоить.
– Правильно, – согласился Дюрыгин.
Попрощались за руку.
Хороший он парень этот Володька- спортсмен.
И чего Люда с ним разошлась?
Посчитала, что простоват для нее.
А вот он – Дюрыгин – не простоват.
И это льстило Дюрыгину.
Это было приятно.
Он даже чувствовал, что Володя в его присутствии как то тушуется, даже горбиться начинает и в интонациях голоса его появляются заискивающие буратиновые нотки.
Людка лежала в отдельной палате.
– Как королевна ты здесь лежишь.
– Как Наташа Королёва? – усмехнулась Людка, подставляя щеку для поцелуя – Ну, если с юмором все в порядке, значит на поправку идём, – заключил Дюрыгин – Сегодня томограмму головы сделают, доктор поглядит и решать будет, домой или тут оставаться – А сама?
– Сама, конечно домой хочу – Ты со здоровьем не шути, голова это не задница, здесь любой синяк может потом к старости жуткими последствиями обернуться – Ладно пугать то, – отмахнулась Люда, – сам то как? Нашел ведущую?
– Ведущую?
Дюрыгин задумался.
– Понимаешь, Ирму Вальберс мне не переманить. Зарайский под ее имя столько спонсорских рекламных денег достал, каких мне ни одна Кока-Кола никогда не даст, а другой такой у меня в голове для моего шоу пока не укладывается, хотя и есть крамольные мыслишки – Какие мыслишки? – спросила Люда.
Она лежала ровно на спине и ножичком чистила апельсин.
– На вот тебе, – она протянула Дюрыгину парочку неразлепленных долек.
– Мыслишки? – переспросил Дюрыгин, отправляя цитрусовые себе в рот, – мыслишки у меня про то, что может быть вообще революционно отказаться от принятых схем – Это как?
– А взять ведущую прямо с улицы – Ну ты даешь – А что?
– Не возьмет тебя главный с твоим шоу, проиграешь ты Зарайскому, у него Вальберс и спонсоры, а у тебя только зыбкие идеи – Ты спортсменка? – спросил вдруг Дюрыгин – А что? – переспросила Люда – Вот и занимайся своим спортом – Ну вот, – надула губы Людмила, – никогда ты критику не переносил, ты даже возле умирающей подруги не можешь быть терпимым – Ладно, – примирительно сказал Дюрыгин, губами наклоняясь к Людмилиной щеке, – мы еще поглядим, какая ты умирающая подруга, – и вдруг, шальным движением, шмыгнул правой рукой под Людкин халатик, проведя шершавой своей ладжошкой по всегда вожделенному гладенькому животику любовницы, и вверх, остановившись на не стесненной лифчиком груди.
– Нахал, – с деланным возмущением воскликнула Люда.
– Я не махал, а дирижировал, – улыбнуклся Дюрыгин, нехотя убирая руку с груди возлюбленной, – поправляйся, я тебя сам из больницы заберу, – сказал он уже поднимаясь с больничного табурета, – а как до дому тябя довезу, я там с тобой зверски расправлюсь, потому как секс, это лучшее лекарство.
– Ну тебя, пошляк, – не зло и с деланной обидой махнула рукою Люда, – иди уже, тебя твое телевидение уже заждалось.
А и вправду, заждалось!
Теперь надо было проехаться по гипотетическим спонсорам.
Кто у нас из молодежной одежды? Бенеттон? То-То-То? Джуманджа?
Фотосессию Дюрыгин сделал бесплатную.
Прямо в студии в Останкино с их штатным фотографом из дирекции производства кинопрограмм.
С наспех, но вполне профессионально слепленным портфолио этой Агаши можно было теперь проехаться и по агентствам.
Все-таки его Дюрыгина имя еще открывало кой-какие двери на Москве.
Почти что ногой и без стука открывало.
А на сессии Агаша держалась неплохо.
Для первого раза совсем неплохо
Фотограф ее даже похвалил.
Правда, попросил-таки Дюрыгина выйти из студии, чтобы девочку не смущать, чтобы дать ей раскрепоститься.
А когда на огромном мониторе компьютера показал Дюрыгину результат – Дюрыгин просто ахнул.
Ничего себе даёт их художник-фотограф, Агаша словно профессиональная модель, лукаво прикусывая губку демонстрировала то полу-обнаженную грудку, то выставленные из под сарафана ножки, то длинную шейку, отведя рукою массу своих пышных каштановых волос.
– Как ты их всех в один миг раскрепощаешь? – восхищенно удивился Дюрыгин – Работа такая, – хмыкнул фотограф – Они наверное либо видят в тебе супермена, или наоборот, совершенно не видят в тебе мужчину, – сказал Дюрыгин, любуясь Агашкиными фотографиями.
– Они очень хотят стать звёздами, а я им помогаю, как акушер при родах, – улыбнулся фотограф.
4.
Агаша приехала забрать вещи.
Натаха – та вся была прямо сама не своя – ее так и распирало от гордости и радости за то, что она без пяти минут звезда.
– Знаешь, а мы завтра едем на пленэр, делать первый прогон съемок, – не выдержала, похвасталась Натаха, покуда Агаша высвобождала в шкафу полки от своих тряпок и тряпочек, набивая ими две большие спортивные сумки.
Натаха сидела на подоконнике в вечных своих черном лифчике, колготках с тапочками и белой не застегнутой мужской рубахе, оставшейся ей здесь от какого-то залетного визитера, да так и прижившейся на узких натахиных плечиках.
– Представляешь, я уже завтра сниматься буду, Джон с Борисом будут показывать, как перед камерами ходить, и все такое, это же наука целая, ты ж понимаешь…