И Кирсанов, запинаясь на каждом слове, сжимая кулаки, принялся невнятным шопотом повторять только что сказанное. И про Евгения Николаевича, который хотел застрелить маму. И про его огромный дом, с развешанными изображениями будущих жертв. И о том, что безумец хотел прикончить его.
— Брось, Ваня заниматься чепухой! — прикрикнул Федечка, отлично понимая, что все услышанное — страшная правда. Такое никогда не придумать даже самым заядлым писателям-фантастам. — Все это тебе померещилось. Начитался фантастики и вот — результат! Гляди, как бы крыша не поехала.
— Бросать нечего! Оглянуться не успеешь, как откроется дверь и маньяк в наморднике заберется в комнату. С пистолетом в одной руке, ножом, которым он резал фотки — в другой… Тихо! Слышишь, Это — он!
Стукнула калитка, заскрипела дверь, ведущая из веранды в комнаты. Иван спрятался за спину «брата», его зубы выбивали какой-то марш.
Федечка огляделся в поиске какого-нибудь оружия — топора, скалки, на худой конец обычной палки. Ничего! Ага, вот чем можно встретить маньяка — чугунной сковородой!
— В случае чего сразу швыряй в голову, — горячечно шептал Иван. — Не давай опомниться!
— А вдруг — твой Женька? Жаль инвалида…
— У Женьки культи грохочут, как у Буратино. А этот крадется, старается быть незаметным. Маньяк, точно маньяк!
Открылась дверь. Федечка замахнулся сковородой. Во время остановился.
На пороге стоит девушка, с любопытством оглядывая помещение, стилизованное под деревенскую горницу.
Иван облегченно вздохнул, посмотрел на огорошенного Лаврикова и медленно поплелся к лестнице, ведущей на второй этаж. Он все понял.
Из ослабевших рук Федечки с грохотом упала на пол сковорода.
— Лер, ты мне не кажешься? — ущипнув себя за бедро, беспомощно спросил он. — Погоди, сейчас перекрещусь… Если привидение — рассыплешься и исчезнешь, если живая — обнимешь…
Девушка опустила лукавые глазенки.
— Не надо креститься… Можешь просто потрогать… Сразу убедишься…
— Погоди… Как-то по берендеевски получается. Откуда не возьмись — цветочек расцвел из кочки… Волшебство, магия!
— Никакой магии! Мать с тетей Клавой разгружают машину, а я вижу — стоит твоя тачка. И потихоньку — на разведку. Почему не проверяешь «привидения»? — обиженно прошептала девушка. — Отвык или боишься?
Окончательно пришедший в себя парень обнял Лерку. Не страстно — бережно. Так муж обнимает супругу, с которой прожил долгие годы.
Увидев эти объятия, Иван укрылся в своей комнате. Ему было стыдно, будто он заглянул через замочную скважину в родительскую спальню. Леркина мать и тётка Лаврикова тоже не торопились в дом — уселись на веранде. Понимающе переглянулись — не надо беспокоить молодых, пусть пообнимаются…
Глава 10
Во время отсутствия Лавра Ольга Сергеевна почти не навещала его, вернее сказать, ИХ квартиру. Заскочит на минутку, осмотрит покрашенные стены и потолки, бегло поговорит с отделочниками и снова уезжает. Без Феди квартира кажется пустой и холодной, даже угрожающей. Будто хозяин унес с собой тепло и уют.
Она все еще не верила в свое счастье. Что толкнуло ее в объятия немолодого мужчины? Женское одиночество или… любовь? Вообще, в ее возрасте глупо говорить о любви, она, любовь, уже прошла, отцвела. Во всяком случае, так ей казалось.
Об одиночестве говорить не менее глупо. Опекун будущего президента компании по роду своей деятельности не может быть одинокой — она занята срочными и повседневными делами с раннего утра до позднего вечера. После непременного вечернего чаепития доберется до постели и проваливается в сон.
Так что же толкнуло ее к Лавру?
Ольга Сергеевна вышла на балкон, придвинула плетеное кресло, но осталась на ногах. Облокотившись на перила, смотрела на улицы, заполненные прохожими, на поток транспорта, на неизбежные в современном мегаполисе пробки. Будто спрашивала совета — что делать, как поступить?
О каком «совете» можно говорить, когда они с Федей уже помолвлены, уже подали заявление в ЗАГС, поговорили со священником.
И все же, и все же…
Она не поехала к тюрьме, хотя ей страшно хотелось первой поздравить жениха. Почему не поехала? Трудно ответить на этот простой вопрос. Испугалась сплетен — вот, мол, бесстыжая баба, сама мужику на шею вешается. Или — боится, что недоброжелатели сообщат ему о шашнях невесты во время его отсутствия?
Правильно сделала, что не поехала! Санчо все сделает, как надо — встретит, поздравит, сообщит самые свежие новости и привезет домой. Встреча новобрачных состоится без ненужных свидетелей, как выражаются французы, тет-а-тет. Настоящая любовь ( так хочется верить, что она у них — настоящая!) не терпит огласки, для других людей она — табу, вход в нее запрещен!
С балкона видно, как возле под»езда остановилась машина. Из нее вышли двое — Федя и Санчо. О чем-то заспорили. Будто в старом немом кино, размахивают руками, что-то говорят. Странно, но Ольга Сергеевна мысленно все понимает.
— Пошли, пошли, поднимемся в квартиру.
Это говорит Федя… Феденька. Его манера — повторять дважды, будто подгонять собеседника.
— Стоит ли… это самое… подниматься. Лучше посижу в машине, послушаю музыку, подумаю…
Санчо! Ему и хочется подольше пообщаться с другом, но боится помешать свиданию влюбленных. Вот и отнекивается, привычно поглаживая раскрытой ладонью бугристый лоб.
— В квартире тоже имеется магнитофон. Пошли, пошли!
Выражаясь словами Клавдии, традиционное «бодание». Лавр настаивает на своем, надеясь получить желанный отказ, Санчо по той же причине упрямится. В конце концов, оруженосец забрался в салон машины, врубил магнитолу, а «дон Кихот», стараясь идти медленно, с достоинством поспешил в подъезд.
Чуть слышно хлопнула входная дверь. Сердце, будто ответив этому звуку, забилось с такой силой, что, казалось, заболели ребра.
Вошел Лавр. Смущенный, немного растерянный, подрагивающей рукой поправил узел галстука.
— Вот и я…
Ольга приблизилась к нему вплотную, так, что почувствовала на своем лице его теплое дыхание. Осторожно и ласково провела по щеке тыльной стороной ладони.
— Раньше ты никогда так чисто не брился.
Казалось бы, простой вопрос, но в нем было столько нежности и признательности, что он вздрогнул. Попытался засмеяться — не получилось, вместо смеха — нервное подрагивание губ. Все же время, проведенное за решеткой, сказалось на нем — расслабился, потерял присущее ему чувство юмора.
— Раньше у меня никогда не было столько свободного времени. Занимался пением и брился, ел и спал… А ты… что с тобой? Здорова?
На этот раз засмеялась Ольга. Весело, непринужденно, даже — радостно. В сказанном — весь Лавр, всегда заботливый по отношению к окружающим и равнодушный — к себе. Увидел реакцию невесты и удовлетворенно погладил еще больше поседевшие усы.
— Нормально… А где Санчо?
Она прекрасно знает, где сейчас находится верный оруженосец — в машине. Блаженно слушает отрывки из опер и ожидает Лавра. Но, во первых, нужно же о чем-то говорить, и, во вторых, намекнуть на то, что влюбленным ничего не мешает, что они одни не только в квартире, но и во всем беспокойном мире. Только он и она, Ромео и, дождавшаяся наконец своего рыцаря, Джульетта.
Боже мой, какая сентиментальность, про себя ужаснулась женщина, о чем она говорит? Не терпящий слезливости и высокопарности, Лавр имеет право повернуться и уйти.
— Санчо? Сидит в машине. Он иногда, крайне редко, умеет быть деликатным.
— Тогда…
Ольга положила руки на его плечи, подняла голову, по девчоночьи зажмурилась. Лавр прикоснулся к приоткрытым губам, потом с жадностью вобрал их в себе. Не было ни первого мужа, ни страшной катастрофы, ни долгого пребывания в коме. Все это вычеркнул из жизни Феденька…
Поцелуй получился затяжным, оба задохнулись.
— Все, Оля… Все! Сегодня я окончательно расстаюсь со своим прошлым, позапрошлым, поза позапрошлым. Оно слишком дорого обходится не только для меня, но и для тебя… Прости.