Злость исчезла, вместо нее жалость и недоумение. Окончательно у бабы поехала крыша — бормочет, сама не знает что. Вся жизнь Григория Матвеевича — в его бизнесе, в зеленных стопках, которые хранятся в потайном сейфе, в любимых собачках, в немалой недвижимости, в привычке повелевать. Бросить все это, превратиться в обычного, задолбанного житейскими проблемами обывателя?
— Что ты говоришь, Катя? Подумай…
— Денег на две жизни хватит, если — вдвоем, — не обращая внимания на возражения супруга, продолжила шептать Екатерина. Будто разговаривала не с мужем — с Господом. — Нам отпущено по одной жизни каждому. И той осталось совсем немного. Зачем этот непосильный груз, планы великие, какие-то придуманные задачи? Ты пустоту внутри себя заполняешь обманом. Как этот твой портрет. Который сам с себя рисуешь.
Все что сейчас говорит жена, Мамыкин и сам знает. Часто бессонными ночами кается, сам себе даёт слово изменить жизнь, но по утрам приходят совсем другие мысли, и он с насмешкой вспоминает ночные покаяния.
— Что ты прицепилась к портрету, Для удовольствия пишу.
— Нет, Гриша, опять для обмана. Иллюзию создаешь, будто ты есть. А настоящего Мамыкина уже давно нет…
Опять она озвучивает ночные мучения, с досадой подумал Григорий Матвеевич. Ведь, на самом деле, он есть и его нет. Единство противоположностей. Фантасмагория какая-то, мистика!
— Я есть, — неуверенно заявил Мамыкин. — И обет тоже есть. Отомстить за мальчика… Крест на мне…
— Крест бывает и от лукавого. Одумайся, Гриша…
— Нет!
Ярость затопила сознание. Его пытаются лишить смысла жизни? Никогда всемогущий Мама не превратится в ничтожество, никогда он не станет унижаться, выпрашивать подачки!
— Тогда я одна. Совсем одна. Ничего твоего мне не надо. Память о сыночке осталась — не запачканная идиотской местью, лютостью твоей… И этого мне хватит… Прощай, Гриша, ухожу…
Мамыкин проводил жену взглядом, в которым смешалось горечь и уверенность в своей правоте. Снова единство противоположностей. Никуда она не денется — съездит в свой любимый монастырь, помолится и, успокоенная, возвратится к мужу. И не только к нему — вернётся к богатству, к возможности тратить деньги, не считая …
Горько сладкие размышления прервало телефонное мурлыканье. Докладывал Чертило, такую кликуха приклеили юркому, ловкому гвардейцу. В городе появился рыжий бизнесмен. Новость — так себе, на тройку с двумя минусами. От кормушки так просто не отказываются, а консервное предприятие — самая настоящая кормушка. Лавриков-младший должен был появиться, вот он и приехал. Наступил последний раунд. И Мама обязательно его выиграет. Не по очкам — нокаутом.
Только одно настораживает — встреча московского бизнесмена с Сизарем. Какая там настороженность — обычное любопытство. Поджарят костоломы пятки рыжему, повыдергают ноготки — сам расскажет всё, что было и что должно было быть.
— Надоел мне рыжий пацан. Возьмите его — побазарю. Придется брать без Пашки, он у меня, не успеет подскочить…
Пока на верху происходили эти события, в подвале Кирилл занимался своим делом — изготавливал взрывпакет, с помощью которого он уничтожит этот клоповник. Под рукой — ни подходящей литературы, ни записей в тетрадях, которые он по глупости сжёг в сарае. Приходится рассчитывать на память и на смекалку.
Растирая порошки, смешивая реагенты, Кирилл думал о матери и сестре. Удалось ли им избежать пленения или они сидят в другом отсеке этого подвала? Если сидят, то он взорвет их вместе с Мамой и его гвардейцами… Нет, мать и Лерка успели сбежать, иначе их посадили бы рядом с ним. В качестве аргумента, который должен заставить «химика» запустить чёртову лабораторию.
Когда заскрипела плохо смазанная дверь, он быстро убрал колбу и коробку с порошком, растянулся на скамье. Дескать, я отдыхаю, к тому же сегодня — не приёмный день. Увидев вошедшего Черницына, Кирилл поднялся со скамьи, окинул нежданного визитера вопросительным взглядом.
— Ну?
Пашка не сел рядом, остался стоять возле стола. Он был настроен на серьёзный разговор, который должен изменить его судьбу. Без помощи Кира не обойтись, сам он ничего не сделает. Вот и пришел…
— Долго ты намерен копаться?
— Ровно столько, сколько надо. А что, приспичило?
Дальнейший разговор происходил шёпотом .
— Давай-ка, ускорься. Рвануть весь этот корабль дураков смог бы? Капитально рвануть, чтобы все — на дно.
— Чего это вдруг?
— Сам же советовал линять. В школе мы с тобой, вроде, в друзьях ходили… Вот и рванём вдвоём. К тому же, есть на что сваливать…
— Предаёшь, значит?
— Мечется Мама на пустом месте, ошибается без всякой нужды. Это уже клиника, Кир. А на мне — семья…. Подумай, дружан, прикинь…
Черницын вышел из подвала, запер дверь. Дружба дружбой, а про замочек не забыл, ехидно усмехнулся пленник. Прикидывать нет нужды, все уже продуманно и решено. Вот только почему не приехал рыжий дружок Лерки? Забыл о своём обещании или — в дороге?
Федечка ни о чем не забыл. Он в это время медленно шел по улице и мысленно строил планы окончательного покорения консервного завода. Он не знал, даже заподозрить не мог, что его пасут. Когда до здания администрации остался всего один квартал, рядом с ним остановилась запылённая иномарка. «Вольво» или «рено» — молодой бизнесмен слабо разбирался во множестве марок зарубежных «тачек», заполонивших российские дороги.
Он не успел позвать на помощь — марлевый тампон, пропитанный вонючей жидкостью прижат к лицу, руки связаны. Ковыляющая мимо бабуся только охнула и заспешила подальше от бандитской разборки.
Очнулся Федечка только на острове. Лежит в полутёмной каморке на полу, над ним наклонился ухмыляющийся Мамыкин. Он доволен — опасная операция прошла без сучка и задоринки. Первая победа обязательно повлечёт за собой другие, более впечатляющие.
В стороне опирается на палку Черницын. Босс окончательно сбрендил, похищение московского бизнесмена, сына бывшего авторитета и депутата так может отозваться, что волосы на башке зашевелятся.
— Что, молодёжь золотая? Оклёмываешься? Как в сказке, да? Одно мгновение — и золото оборачивается куском дерьма? Ведь изрёк твой любимый поэт довольно примитивную рекомендацию. Помнишь? «Полезней мудрость, чем глупость …». А вы глупите, глупите…
Говорит негромко, с торжеством и с наслаждением. Слова с трудом пробиваются в сознание пленника, все еще заторможенное содержимым марлевого тампона. Валяться на полу возле ног Мамы — до чего же унизительно. Федечка попытался подняться на ноги — не получилось.
— Ну? Узнал? А то здесь освещение плохое.
Узник, или заложник — не разобрать, ответил стихами любимого поэта и драматурга.
— «И всё-то дни свои он ест во тьме, и много скорбей, и болезней у него, и злобы…»
— Значит, оклемался…
Григорий Матвеевич еще раз злорадно ухмыльнулся, вышел и запер дверь…
Машина осторожно съехала с асфальта на просёлок, ведущий к кладбищу. Санчо напряжённо оглядывал придорожные кусты. За любым из них может прятаться автоматчик или «пистолетчик».
— Куда мог деваться этот паразит?
Лавр бросался из одной крайности в другую. Сына мог похитить вонючий окимовский главарь, мог захватить Сизарь…
— На стрелке объявится с пацанами, — неуверенно промолвил Санчо, стараясь не смотреть Лавру в лицо. Он был уверен, что произошло самое страшное. Сейчас за меньшее прегрешение врывают либо расстреливают, а Федечка покусился на целый завод. — Найдем паршивца.
— Почему не позвонил?
— Потерял трубку. Забыл в пивнушке…
— На него не похоже…
Тревожные вопросы и успокоительные ответы на фоне потряхивания на выбоинах и ухабах выглядели этакой детской игрой в скороговорку. Карл у Клары украл кораллы…
Пока Лавр и Санчо добирались до цели, там уже стояли парни Шаха. Решительные и угрюмые, они прятали под рубашками и блузами пистолеты и автоматы. Шах в стильном летнем костюме с белоснежным платочком в нагрудном кармашке и с неизменной шляпой-указателем на голове, равнодушно оглядывал надгробья.