С третьей или четвертой попытки ему удалось поймать в захват плечо. Кожа у мертвеца была теплой и жирной наощупь. Пальцы скользили.
— Разворачиваем, — сказал Яцек.
Виктор потянул вверх.
В голове было: завалюсь — не встану. Если завалюсь — все. Кровь шумела в ушах.
— Еще чуть-чуть!
Треснула фартучная тесьма.
Мутные, в темных пятнышках глаза мертвеца вдруг оказались совсем близко и заглянули в него: кто ты? Влажным холодом продернуло правую щеку. Спустя мгновение Виктор понял, что его облизали.
— Ффясь!
Он дернулся, ощерился, перехватился.
Качнулось, смещаясь, небо, и Вера с тачкой оказались впереди, а не сзади. Как и кромка кратера, косо обрезающая облака.
Виктор упер лоб мертвецу в челюсть.
Сволочь, подумалось ему, прямо языком. А вдруг — трупный яд? И тут уже никаких, будто он сам, это он не сам…
Нет, нельзя.
— Господин… — выдохнул Яцек. — Господин Рыцев…
Виктор сообразил, что они стоят из-за него. Все еще стоят.
— Фа-фа, — сказал он.
И они пошли.
Медленно, потому что мертвец висел на плечах, а правое колено Виктора с каждым шагом просилось уйти в сторону.
Затем они уложили мертвеца в тачку, и он больше не порывался сбежать. Открыв рот с желтыми зубами, он смотрел вверх.
Виделось ли ему что-то завораживающее? Наверное.
— Кажется, все, — сказала Вера, встав рядом.
Ее легкое платье было в пыли и крапинах асфальта, на ногах темнела грязь, к щеке она прижимала оторваный с подола лоскут.
— Ффа вы? — спросил Виктор.
— Ничего, — просто ответила она. — Не в первый раз.
— Афыфафиссьо.
— Что?
— Афы…
Вера фыркнула.
Глаз над лоскутом весело блеснул.
— Фто? — удивился Виктор.
— Просто…
Вера не удержалась и захохотала.
А через секунду они уже хохотали вместе, два наказанных, но живых человека, в синяках и ссадинах. Морщились от боли, поддерживали друг друга и хохотали.
Яцека, покатившего тачку, им удалось догнать только в самом конце улицы.
Улица обрывалась на взлете, дальше были только трава и камни, поднимающиеся высоко вверх по склону до самой траурно-черной кромки. Натоптанная тропа по дуге уводила вправо. Там, над бурым колыханием, рыжели столбики ограды.
Кладбище.
— Фуда? — спросил Виктор.
— Да, — устало кивнул Яцек. — Только давайте вместе.
— Фис ффобьем, — сказал Виктор, берясь за ручку.
По мягкому, зернистому песку тачка шла тяжело, колеса проваливались, и даже втроем им пришлось тянуть ее изо всех сил.
Через спину Яцека Виктор нет-нет да поглядывал на Веру.
Кладбище, видимо, когда-то начинали делать на совесть, но потом забросили. Ажурное металлическое плетение тянулось метров тридцать, а затем, через промежуток входа, покосившись, стояла уже уродливая поделка в две горизонтальных жестяных полосы с криво приваренными вертикальными штырями.
То же было и с могилами.
Если первые имели могильные плиты с надписями и окантовку кирпичом, то последующие казались лишь заросшими травой холмиками.
Несколько могил были почему-то вырыты вне ограды.
— Осторожнее! — крикнула Вера, когда они едва не наехали на одну такую.
Яцек вывернул тачку и упал на землю.
— Я все.
Вера посмотрела на него, потом коснулась руки Виктора:
— Вы поможете мне копать?
— Фа, — сказал Виктор, сморщился, проведя языком по зубам, и повторил четче: — Да. Вы пофа… показывайте.
Мертвеца он кое-как забросил к себе на плечи, и они прошли за ограду на пустой, не раскопанный участок.
Вера подобрала две лопаты, воткнутые у относительно свежей могилы.
— Давайте здесь, — сказала она.
Виктор опустил труп.
Склон незаметно поднимался, трава выше росла гуще, тянулись к небу рыжие головки соцветий. Черно-серые спины камней виделись чужеродными вкраплениями.
Земля поддавалась легко, трава не переплетала ее корнями, они с Верой быстро сняли первый, мягкий, сантиметров в тридцать, слой.
Оглянувшись на Яцека, Виктор заметил, что тот уже не лежит, а сидит, привалившись спиной к ограде.
Эх, ему бы так.
Глубже пошел песок с мелким камнем, лопатой стало орудовать труднее, камень взвизгивал под металлическим лезвием.
Вера ровняла стенки. Виктор выгребал середину. Нагибался, распрямлялся, засевал мелким каменным горохом пространство.
Ему думалось: зачем? Зачем мы хороним мертвых? Они здесь почти не гниют. Желудок, кишечник, наполненные микрофлорой, — да. Остальное усыхает, твердеет.
Он вспомнил, как однажды присутствовал на вскрытии.