Но это было и все.
В две лопаты они быстро превратили могилу в холмик, голый, безтравный, серо-коричневый. Оставляя отпечатки стального полотна, пришлепали неровности.
— Все? — спросила Вера.
Виктор кивнул.
Они присели на холмик, как на скамейку. Сквозь косые прутья решетки травяное море, разрезанное тропой, катилось вниз, к городу, а сам Кратов казался очень маленьким, почти детским, с пятнышком площади, кубиками домов, пупырышком вокзала. Железнодорожная ветка черной ниткой по рыжему убегала за скальный выступ.
Виктор подумал, что во всем человеческом, во всем созданном с желанием жить, любить, развиваться есть особая красота.
Даже если само человеческое уже в прошлом.
Под чужим небом, на чужой земле город все же не был чужеродным. Но щемит, все равно щемит. Все уходит.
Шурша травой, к ним добрел Яцек, попросил глазами места, и Виктор сдвинулся к Вере, освобождая свой край. Яцек сел. Пальцы Виктора нашли Верины пальцы.
Можно? Можно. Вот тебе и желание твое.
— А правда, — глядя на Кратов, сказал Яцек, — что мертвецы иногда говорят?
— Ты-то откуда знаешь? — спросил Виктор.
— Мать рассказывала.
— Давно уже не говорят. Но пытались лет пятнадцать назад. Потом на спад пошло. Последние года три — ни одного случая.
— А почему?
— Яцек, я же не… бог тебе. Не знаю. Их, в общем, и не понять было. Мертвое не равно живому. Хотя, кажется, кто-то за ними записывал.
— А если это через мертвецов… ну…
Виктор чуть сжал Верины пальцы.
— Даже если, — сказал он, — это был способ какого-то контакта, какой-то коммуникации, то он провалился.
Яцек вздохнул.
— Да нет, понятно. Вон же, у каждого в голове…
Он, сморщившись, умолк.
Порыв ветра, видимо, переваливший через кромку кратера, разогнавшийся, обдул спину, затылок, побежал вниз, причесывая и волнуя непослушные травяные вихры, играя красно-бурыми переливами.
— А красиво, — сказала Вера.
— У нас тоже много травы, — сказал Виктор. — Но не такой, побледнее, что ли. И все больше за городом.
— Ну что ж, — Вера поднялась. — Надо идти.
Тепло ее ладони пропало.
Подол светлого платья поплыл вслед за ветром, приподнимаясь и показывая грязные колени, кожу чуть выше.
Виктор с трудом отвел взгляд.
— А вас можно пригласить на ужин? — спросил он.
— Можно, — улыбнулась Вера, укрощая подол. — Но вы лучше приходите ко мне. Вечером. Полевая, двадцать четыре. Это вон там, — показала она, — за почтой.
— Хорошо.
— Яцек, поможешь с тачкой? — обернулась Вера к молодому полицейскому.
— А господин Рыцев?
— А я еще посижу здесь, — похлопал по холмику Виктор.
— Всегда так.
Недовольно скуксившись, Яцек встал и поплелся за Верой. Они вышли за ограду кладбища (взмах руки, почти не слышное: "До свидания!") и окунулись в травяное море.
Виктор достал и включил планшет.
Так. Начнем с начала. Пошевелив плечами, он выбрал из спартанской простоты меню первый рапорт. В рапорте кроме самого текста было несколько аудио- и видеофайлов и десяток ссылок на местную библиосеть (данные медикарты, семья, знакомые). Там же имелась и стереография пропавшего.
Виктор вызвал ее на экран.
Тимофей Неграш оказался темноволосым, худым парнем. Угловатые скулы, темные глаза. Россыпь родинок на шее.
Виктор экстраполировал стереографию на двадцать семь лет вперед и получил мужчину с огрубевшим лицом, с морщинами на щеках, запавшими в череп глазами и открывшимся низким лбом.
Это запомним. Потому что если он жив…
Он же может быть жив? Трупа нет. Человек загадочно пропал. Его ищут каждый год. Конечно, здесь скользкий момент…
Виктор мотнул головой, отгоняя укусившую несуществующую мошкару.
Понял, понял, не думать об этом. Не будем думать, будем искать. Раз думать нельзя.
Значит, рапорт.
"Сегодня, девятого месяца двадцать второго дня Третьего года от Посадки пропал Тимофей Неграш, поселенец пятнадцати лет, темноволосый, глаза — светлые…"
Он перелистнул в конец.
"Рапорт составил и подписал: Шумнов И.С.".
Жив ли этот Шумнов? Сколько ему было тогда? Сорок? Пятьдесят? А может он совсем молодой был, как раз после…
Нельзя. Нельзя об этом.
Виктор, сцепив зубы, откинулся назад. Ничего нельзя, нет, я рад, рад. Но нельзя…
Облака белели над ним, чередовали светлые и темные бока, тянулись тонкими линиями к скальному массиву.