В чужое — со всем человеческим.
А чужое-то, оно — раз! — и по голове. Хотя молчу, молчу, рад.
Но мертвецы не разлагаются. Что им делать в могилах?
В последнее время Виктор часто представлял себя мертвым — груз земли на груди, темнота, песок во рту, скрипучие, медленные мысли.
А может и не будет никаких мыслей. Или это будут совсем не его мысли.
Первые могилы почти все имели датой третий год Поселения. Сколько людей было в Кратове тогда? Около тысячи? Пусть даже чуть больше. Значит, где-то триста-четыреста должно быть могил. А на взгляд — тридцать.
Считая холмики, он добрел до верхней границы кладбища и двинулся назад. Не ошибся. Тридцать четыре. Остальные — явно моложе.
Наверное, как и в столице, после События многих похоронили в общей могиле.
Виктор почти не помнил само Событие, ни день, ни ночь его. В редких всполохах сознания высвечивались лишь угол комнаты и квадрат окна. Он то ли сидел, то ли лежал, совершенно не в силах пошевелиться. Щелк! — выключали свет в глазах. Щелк! — включали. Щелк! — выключали снова.
И глухая, бесчувственная темнота наваливалась, совмещаясь с копошением где-то внутри. В горле, в носу, с той стороны глаз.
Можно, можно, нельзя. Тебя зовут Виктор, Виктор…
Когда он, ничего не понимающий, утром выполз из подъезда, кругом работали аварийные самоорганизованные бригады, оставшиеся в живых запускали генераторы и насосы, запитывали подстанции, вставляли стекла и убирали мусор.
Ему, пятнадцатилетнему, в паре со стариком-соседом выпало грузить мертвецов на платформу на воздушной подушке. Платформа медленно плыла по улице. Мертвецов было очень много, и не все из них были окончательно мертвы.
А еще они были теплые.
Виктор брался за ноги, сосед, покряхтывая, под мышки, и они переваливали тело через низкий борт.
Кого-то вытаскивали из квартиры, кого-то крюками снимали с крыши. Но большинство куклами валялись на тротуарах. Словно всех их, обезумевших, в спешке покинувших дома, убило разом.
Страшно не было.
И то, что тенью, голосом поселилось в его голове, гасило панику быстро и умело. Нельзя, говорило оно. Даже не думай. Ты рад?
Нагрузив платформу с верхом, они с соседом становились на подножки и ехали к вырытому под склад котловану в конце улицы. Там платформа кренилась, включалась лента транспортера, и мертвецы сыпались в яму. Скатывались. Замирали. Иные еще копошились там, среди тел, среди рук и ног, комбинезонов и юбок. Или, задрав головы, смотрели в небо. Мертвые или живые?
Потом он осторожно спрашивал себя, почему они хоронили всех, не разбираясь. Он видел, у кого-то была разбита голова, кто-то был покрыт кровью, как глазурью. У одной женщины, под грудью, он заметил торчащую рукоять ножа.
Чье это было желание — поскорее?
Темнота сгустилась. Город внизу осветился редкими огоньками. Считай не считай, и двух десятков не будет.
Виктор отряхнул штанины.
Дорожка от кладбища была еще видна. В траве потихоньку проскакивали рыжие искры, скоро, через час, через полчаса луга осветятся красноватым, накопленным в стеблях за день электричеством.
На эту ночную землю нужно смотреть с высоты.
Со скальной вершины. С водонапорной башни. С катера, если найдется.
Тогда видна завораживающая, уходящая вдаль дикая пляска электрических узоров, линии и волны, и круги, и широкие изгибы фронтов. Свет, темно-красный, густой, вспыхивает и плывет над равнинами, террасами, уступами ущелий, разделяясь на рукава и брызги. Затем гаснет и появляется вновь, более яркий.
Куда там дохлым городским огням!
Виктор провел ладонью над травой — несколько искорок впились в кожу. Щекотно.
В Кратов он вошел, взяв чуть левее, ближе к указанному Верой дому. Перепрыгнул через низкую кирпичную стенку, прочертил шагами заросший двор, протиснулся между тесно стоящих и, похоже, давно покинутых домиков на дорогу.
Никого. Пусто. И запахи…
Виктор повел носом. Сухие, мертвые запахи. Что слева, что справа. Ни единого жилого. Пластик, земля и камень. И отработанное, слитое без зазрения совести в пыль горькое пумпышье масло.
Отсветы разгорающихся травяных узоров мимолетно пятнали крыши и вторые этажи.
Ему вдруг подумалось, что он неправильно понял Верины слова. Вовсе она его не приглашала. То есть, не она его приглашала.
Не сама.
Они только что похоронили ее отца. Это нормально? Или нет?
Или он не разобрал, куда она показывала?
Виктор двинулся вглубь Полевой, поневоле поводя плечами — неуютная тьма стояла в проемах окон. Кое-где в окнах чудилось движение, но, раз подойдя, он разглядел внутри покачивание высокого, почти в человеческий рост стебля.