— Извините, — сказал Виктор, пожимая руки, — проспал. Хорошо, что не ушли.
— А тут и захочешь, не уйдешь, — пробурчал незнакомый мужик, потирая грудь.
— Уже?
— Покатало немного, синяки да душевные раны. Подумать, зараза, не дает, — мужик качнулся, скривился и встал. — Подай вон жилет.
Виктор поднял сбрую.
Мужик заставил продеть в нее руки, отстегнул ножные ремни, завел через промежность широкую лямку.
— Яцек, ты давай учись, — сказал он сидевшему с отсутствующим видом мальчишке, — крепи ремни, а я пока трос в петли заведу.
Яцек подошел. Шохонуров смотрел с камня.
— Ты только это, не убей следователя, ага? Чтоб не выскользнул.
Яцек кивнул.
Он медленно защелкнул карабины у Рыцева на груди, вяло подергал, подтянул, перекинул и зафиксировал лямку на поясе, наклонившись, завозился с ножными ремнями. Как вареный, подумалось Виктору.
— Чего такой? — спросил он.
— Не спал, — Яцек поднял голову. — Вообще не хочу, хорошо?
— Говорить?
— И говорить, и вообще.
Ершистый, подумалось Виктору. С чего? Обожгло: может Настя мать ему, а я…
Мужик дохнул в ухо, продел в петли на плечах и на поясе вдвое сложенный шнур, протащил змеей, за спиной клацнуло.
— Порядок.
— Ну, следователь, теперь иди на край, — поднялся с камня Шохонуров.
— Вы меня только это… помедленней, — опасливо произнес Виктор.
— А быстрее не получится, — Шохонуров взялся за ручку лебедки. — Если быстрее, то механизм стопорит.
Близкий Провал дышал теплом. Внизу темнели ломкие на взгляд карнизы и уступчики, чередуясь с гладкими, почти вертикальными отрезками. Дно то проступало, пузырясь валунами, то скрывалось за наплывами странной дымки.
Виктор казался себе космонавтом перед шагом в космическую пустоту. Жилет как скафандр, фал страховочный.
— А шнура хватит? — обернулся он.
— Хватит, — сказал мужик. — Сто метров. Шестьдесят и сорок, чтобы побродить. Так что с запасом. На вот.
Он пристегнул на карабин ножны с коротким ножом.
— Зачем это? — удивился Виктор.
— Это на всякий случай. Шнур обрежешь, если что.
Виктор присел.
Ком травы, словно рыжий парик, полетел из-под ноги вниз. Пропал, показался, снова пропал.
— Эй-эй, — остановил Виктора Шохонуров, — когда все осмотрите, дерните два раза. Или мы через полчаса сами.
— Хорошо, — кивнул Виктор. — Что ж…
Он осторожно спустил в пустоту ноги.
Край Провала поплыл вверх. Шнур зашуршал, истираясь о желобок в камне. Виктор оттолкнулся от стенки рукой. Его слегка развернуло, качнуло, закручивая. Слева проскочил выступ. Жилет обжал ребра.
— Ну что? — возникла над кромкой голова мужика. — Нормально?
— Ага. Дыхание только… теснит.
— Это нормально, это от высоты. Ладно.
Голова исчезла.
Ладно? Ну, ладно так ладно. Я рад. Виктор пошевелил ногами и сосредоточился на спуске. Коричнево-серый камень, уходя из-под живота вверх, посверкивал жилками минералов.
А ему, значит, вниз, вниз.
Пальцы сами цеплялись за сколы и трещинки — исключительно подержаться, в иллюзии, что если что, вот она — возможность закрепиться и не упасть.
Лебедка работала рывками.
Стена Провала скоро отдалилась, выгнулась, потемнела. Выступы истончились. Метре на двадцатом Виктору показалось, что вокруг, взвесью, висит белесая пыль, то ли намагниченная, то ли поддерживаемая тепловой воздушной "подушкой". Но спустившись ниже, никакого пылевого полога он над собой не увидел, и облака были четкие, нить к нити, макаронина к макаронине.
— Эгей! — крикнул Виктор, задрав голову.
— О-хо-хо! — донеслось сверху.
Слышат, и тоже ведь ладно.
Виктор оглянулся — до противоположной стенки было метров тридцать, если раскачаться, выбрав шнур, то можно, наверное, достать. Впрочем, глупость, глупость. У него другое, у него Неграш. Который…
Виктор цепко осмотрел стену.
Спуститься или подняться по ней на руках было едва ли возможно. Какие-то участки выше и ниже казались вполне преодолимыми, но дальше приходилось бы прыгать на несколько метров вправо или влево, на удобный уступ. А затем забираться на отвес.
Самоубийственно.
— Угу! — прилетело сверху.
Кричал, кажется, Яцек, уж больно задорный вышел крик.
— Эгегей! — ответил Виктор.
— …ы там?
Расстояние съело часть вопроса, но Виктор понял и так.
— Сносно!
Внизу уже проступали, укрупнялись валуны, желтел песок у самой стены, россыпи белых булыжников раскатились будто черепа с насыпного кургана.
Камень, принятый Шумновым за распростертого человека, обозначился чуть правее, и Виктор тоже сказал бы: Неграш. Лежит, голова повернута, одна рука прижата, другая вытянута, хорошо, крови нет. Впрочем, высота, высота…