Это своего рода наука. Я не испытала трепета от этого, все случилось так, как я и ожидала. Моя логика безупречна, и как только я вижу Сюзанну, отвергнутую, раскрытую, я подавляю рыдание. Возле кровати глубоко вздыхаю.
Пристально разглядываю ее.
В том, как она возлежит на постели, обнаженная, само воплощение лени и беспечности, даже не удосуживаясь как следует отвернуть покрывало, даже не положив подушки поудобнее — вся Сюзанна, дорогая, чудесная Сюзанна. Да, Сюзанна, ты прекрасна и восхитительна! Я бормочу слова, как совсем недавно это делал Морис.
Лежа на животе вполоборота, одна нога слегка согнута, другая вытянута, моя сестра демонстрирует мне свои красивые округлые груди, два атласных шара с незаметными углублениями в районе талии, и затененное продольное расширение между бедрами, которое в моем воображении шевелится темной массой, колышется под моим пристальным взглядом. Я ложусь рядом с ней, распахиваю кимоно и прижимаюсь к ее телу. Поначалу она даже не замечает; тогда я просовываю свою левую руку ей под голову. Она слегка приподнимается, как будто хочет облегчить мою задачу, но по-прежнему рассеянна. Моя другая рука обнимает ее, соединяется с ее собственной рукой, лежащей полураскрытой на груди, и эта рука смещается, как будто хочет освободить место для моей. Это только рука, хотя она так податлива, Сюзанна почти засыпает.
Впервые я ощущаю в своей ладони этот темноватый сосок, этот большой коричневый околососковый кружок, предмет моей огромной зависти; темный сосок возвышается подобно моему, околососковый кружок сжимается и дрожит.
Почти бессознательно я выдвигаю свои бедра вперед, чтобы еще крепче прижаться к ней: я чувствую нечто похожее на настойчивость и слегка раздражаюсь от того, что у меня отсутствует мужское начало, нет полового члена, чтобы вонзить в нее. Этот член, который согласно моему воображению мне следовало бы иметь, чтобы войти в Сюзанну, как Морис вошел в меня, должен быть твердым, вздутым, подергивающимся, его небольшая вена выпуклой, а головка — красного цвета…
Но я останавливаю себя, пристыженная, смущенная. Сюзанна подумает, что я сошла с ума или, еще хуже, — омерзительна. Она придет в ужас от моего бесстыдства. Я содрогаюсь от стыда, мое сердце готово выскочить из груди, а слово «бесстыдство» задевает меня, как плевок. Еще одно слово: всегда эти слова, которые мне нравятся, которыми я обычно так удачно пользуюсь, но которые тоже могут восстать, оборачиваются против меня, клеймят меня навечно, возвещают о моем стыде. Что я отвечу Сюзанне, если она скажет: «Прекрати эти пакости, прекрати, ты, потаскушка, что ты делаешь, грязная сука»?
Однажды я подслушала, как, выходя из туалета, Жанна Мьяле сообщила Мишель Фарно, что слышала, как в соседней кабинке две девушки занимались какими-то пакостями, и она узнала голос одной из них, Луизы Менего.
С того самого дня под пакостями я всегда подразумевала двух девушек, возбуждающих друг друга среди сортирных запахов. Должна признаться, меня месяцами преследовал образ Луизы Менего и другой девушки, занимавшихся своими грязными шалостями, но лишь до тех пор, пока я не предпочла лучшее: забавляться с собой. И, кроме всего прочего, бесстыдница Луиза Менего была совсем непривлекательной, хитрой, сутулой, с землистым цветом лица.
Но с того времени, как я узнала об этих «пакостях», я была очарована ее очень тонкими, почти белыми губами, представляла их прилепленными к своей коже подобно глубокой царапине, подобно неизгладимому воспоминанию о порезе бритвой.
У отца есть набор бритв. Замечательная коробка красного дерева с подкладкой из темно-фиолетового бархата, в которой находятся семь вышедших из употребления опасных бритв. Каждое широкое лезвие инкрустировано золотом. А ручки — из слоновой кости, пожелтевшие от времени, истертые и настолько гладкие, что кажутся отполированными державшей их рукой. Должно быть, мне было семь или восемь лет, когда я взяла одну из бритв и порезала себе левую ладонь.
Сейчас, лежа неподвижно, я ощущаю, что Сюзанна продолжает мои прежние действия на свой страх и риск. Значит, она не чувствует отвращения ко мне! Стыд исчезает, как по мановению палочки, на смену ему приходит возбуждение. Какое счастье! Моя рука оставляет грудь, на которой лежала, и опускается на живот Сюзанны, в то время как все мое тело снова движется в унисон с нею. Я не могу больше ждать. Я не могу больше попусту терять время. Мой палец проскальзывает в «барашки» Сюзанны.
На этот раз больше нет восторга, лишь настоящее исступление: Сюзанна под моей рукой «взрывается» с неистовой силой, открывается в последовательности глубоких ритмичных волн. Я ласкаю ее языком, захватывая лопатку. У меня такое чувство, как будто я тону в ней, впитываю ее, поглощаю ее целиком. Моя действующая рука не может дальше продвинуться ни вперед, ни назад, потирая, изучая, возвращаясь, погружаясь в глубину, выходя назад. Я не могу больше остановить себя. Я никогда не остановлюсь! Вместе мы больше не срываемся вниз, мы летим, мы проносимся над поверхностью, не касаясь ее. Я твой мужчина, моя женщина! Я твой фаллос, моя маленькая рабыня! Я бормочу все, что приходит на ум. Я не знаю, что говорю, я произносила неизвестные мне слова. Быстрее, быстрее, палец — мой резвый член, быстрый ствол, скоростной механизм; быстрее, Сюзанна, чудесно, мой член на твоем клиторе, давай, давай продолжай…