Я молчала, хоть это и было нелегко. Бракосочетание сестры с Морисом само по себе не создало для меня каких-либо дополнительных проблем. Прежде всего, я люблю свадьбы, а эта, в известном смысле, была моей собственной. Мэрия, церковь, подписи — во всем этом я находила успокоение. В самом худшем случае, если бы отец и мать неожиданно узнали, что произошло между Морисом и мной, им уже пришлось бы с этим смириться, пусть даже выразить недовольство. Теперь Морис их родственник.
Свадебный обед был отменным. Я много и вкусно ела, танцевала. Жирный краснолицый парень, пустозвон, бывший одноклассник Сюзанны, ходил за мной буквально по пятам, сраженный наповал. Морис тоже заставил меня с ним танцевать, и не однажды, а четыре или пять раз! Он раньше никогда не говорил со мной так, прижимая меня к себе и повторяя снова и снова: «Маленькая Нея, теперь я знаю, что могу рассчитывать на тебя. А ты тоже во всем можешь положиться на меня. Вот увидишь…»
Может быть, он слишком много выпил. Не хочу сказать, что он был пьян, но обычно он более сдержан, а в этот раз говорил больше и громче обычного. Мама, однако, в какой-то момент в присущей только ей одной манере вновь обратилась к нему как к «коммивояжеру», а он отплатил ей той же монетой, назвав своей «тещей». Я не помню дословно его комментарий, но это было очень смешно, и мама отвернулась от него в ярости, не найдя, однако, повода обвинить его в плохих манерах — так мило он сформулировал ответ.
Сюзанна и Морис уехали в шесть или семь часов пополудни. Я даже не сразу заметила их отсутствие. Меня это не касалось. Я танцевала со своим жирным кавалером, который дышал мне в шею и сжимал мою левую грудь. Я дважды поиграла с собой, прежде чем уснуть, думая о Сюзанне и Морисе. Я чувствовала себя Динарзаде, младшей сестрой Шехерезады из «Тысячи и одной ночи». Каждый раз, читая эту книгу в переводе Мардруса, я представляла себе, как на исходе каждой ночи «царь Шахрияр делал с Шехерезадой то, что он делал обычно». Наверное, эта Динарзаде (то есть я) постоянно падала в обморок от удовольствия, когда после такого большого количества волнующих кровь историй Повелитель Правоверных занимался любовью с ее сестрой.
С другой стороны, для меня было жестоким испытанием привыкание к мысли о том, что Сюзанна — жена. Я просто не представляла, насколько это обстоятельство может изменить наши отношения. Она и Морис поселились в квартире неподалеку от нашей — на рю Леонс-Папийяр, буквально в двух шагах от Порт-Майо.
— Вы будете жить почти что дома, — сказала мама. — Но со всеми преимуществами независимости.
В общем-то, я никогда четко не представляла, что это значит, пока не увидела Сюзанну, занимающуюся различными домашними делами, хлопочущую на кухне. Но во всем остальном она не слишком изменилась: по-прежнему так же долго валяется в постели по утрам, и именно мама должна идти на рынок Сен-Пьер, чтобы приобрести немного дешевых продуктов, а заодно заняться своим любимым делом — всласть поболтать с торговцами.
Однако, нравится мне это или нет, мне нет места в их жизни. Сюзанна однажды приглашала меня на ланч. Мы чувствовали себя как-то скованно в компании друг друга, неловко пытаясь завязать беседу. Казалось, этому ланчу не будет конца. Я удалилась, сославшись на срочную работу над домашним заданием. На самом деле я пошла в кино в полном одиночестве. Должна признаться: я плакала. Нечего особенно шуметь из-за этого, но этот завтрак отчетливо показал: Сюзанна стала мне чужой. И какой-то чванливой. Оглядываясь назад, могу сказать, что в каком-то смысле я тогда успокоилась — Морис ведь тоже не мог развлекаться, как прежде. Бедная Сюзанна! Она мила, но поверхностна, чего-то в ней недостает. И поскольку Морис больше не чувствует к ней физического влечения, можно только удивляться, как он может оставаться с ней.
Я пытаюсь показать Морису, что понимаю ситуацию. Но это нелегко. Я знаю, он должен играть наверняка. Однако меня интересует, не переигрывает ли он немного? Практически у меня нет возможности остаться с ним наедине. В последний раз, когда это случилось, он, явно необдуманно, завел такой разговор:
— Нея, ты ведь обещала мне…
— Что обещала?
— Ты отлично знаешь. Теперь я женат на Сюзанне. Ты должна понимать, что это значит.
— Верно, я понимаю, но ведь это ничего не меняет, не правда ли?
— О чем ты говоришь?
— Я только спрашиваю себя, Морис, меняет ли это что-нибудь? Я не изменилась и никогда не изменюсь. Ты знаешь, что ты мне сказал, Морис. Я теперь женщина. Но не бывает женщины только для нее самой. Она всегда чья-то женщина. Жена — для мужа.