Выбрать главу

Для меня моя рука не является больше рабочим инструментом, она в основном средство моего удовольствия. Иногда малейший факт созерцания моей пальмовой ветви, а затем размещения ее на моей поросли приводит меня на грань кульминации, или опять же, если я щекочу левое запястье пальцем правой руки, в этом все дело, я почти там. Мне удается парализовать все чувства внутри себя, которые могли бы отвлечь меня от моего удовольствия, подобно муравьедам, брызгающим струей анестезирующей жидкости на свою жертву перед тем, как проглотить ее. Но анестезия действует только на то, что чуждо моему удовольствию.

Мое влагалище не столь важно, как, впрочем, и грудь… И, напротив, особенно интересны определенные углубления, прикосновения к которым заставляют меня почти задыхаться от предвкушаемого удовольствия: подмышечные впадины, пах, пара ямочек чуть повыше ягодиц — ощущаю их руками, стоя очень прямо перед зеркалом. Шея, уши… Я обожаю свои уши, я глажу и щекочу их, буквально облизываю пальцами! Я также не забываю о губах, языке и, конечно, о зубах. Проблема, правда, заключается в том, как эффективнее использовать каждую часть своего тела и точный срок введения ее в игру.

Со времени окончания суда я не могу больше обходиться без Мориса в своих мастурбационных фантазиях. Тем не менее одного лишь Мориса мне явно недостаточно. Наивысшее наслаждение я получаю, когда образ Мориса связан с каким-то другим предметом или действием. Это может быть отражение в зеркале, разговаривающий человек, кошка… Или просто ножки гостиничной горничной под короткой черной юбчонкой; или дверь в блок квартир на рю Поль Валери — мои одноклассницы по секрету сообщили мне, что это просто публичный дом.

В точном соответствии сценарию появляется Морис: его собственная роль несколько грубовата и не так уж сложна. Иногда он полностью одет, иногда абсолютно обнажен. Если одет, то расстегивает ширинку, и его твердый фаллос оказывается совсем рядом со мной. Он почти что силой вынуждает меня, полностью одетую, опуститься на колени. Я никогда не ношу трусики — он запретил. Морис задирает мне юбку или заставляет спустить брюки. Затем я пригибаюсь к земле, спиной к нему, а он овладевает мною сзади, стоя на коленях.

Если он обнажен, то стоит ко мне лицом. Иногда он сам раздевается, а порой говорит мне, какие предметы одежды с себя снять: то пуловер, то блузу; но никогда — бюстгальтер, ведь он, как и трусики, запрещен. А бывает, он предпочитает, чтобы я оставалась полностью одетой до пояса, только снимала юбку. Он подходит ко мне, обнимает и нежно укладывает на кровать. Приказывает раздвинуть ноги и входит в меня, словно дыхание морозного воздуха. Или же может вонзиться грубо, раздвигая руками мои бедра, широко разводя ноги по обе стороны от себя. Он атакует всем своим весом: его член никогда не проникает в меня так глубоко, как в этих случаях. Кажется, будто он протыкает мой живот и выходит через горло.

В одной из моих фантазий он вообще меня не трогает. Мы ласкаем каждый сам себя друг перед другом. Я дважды достигаю кульминации, причем во второй раз как бы становясь на место Мориса.

Самый чудесный из моих сценариев связан с усталостью, апатией: я измучена, пресыщена, достигла оргазма — слишком много всего, даже кажется, что больше никогда мне не бывать в состоянии экстаза. Морис, голый, лежит рядом, словно бы не мужчина, а ребенок. Кожа его очень гладкая, мягкая, куда мягче моей. Его член не возбужден, маленький, мягкий, нежный в гнезде из своих яичек и вьющихся волос… Я трогаю его, играю с ним, безуспешно пытаясь вызвать эрекцию. Мне нравится эта слабость, это бессилие. Я говорю Морису: «Мой импотент, мой импотент». Это слово такое же сладкое, как и «рождение», такое же волнующее, как «кульминация». Мы оба словно рождаемся заново, играя на коленях обнаженной матери, наши половые органы сливаются, плавясь от общего жара. До нас доносятся неясные звуки: скрежет стула по полу, скрип дверей, мягкое шипение колесиков стола. И вдруг гениталии младенца неожиданно вспухают облаком дыма, словно выпущенный из бутылки джинн. Это не символы, призванные объяснить, кто я такая и каков мой образ мыслей. Все происходит именно так, как я описываю.