Мы разговариваем. Обо всем. О маме. Обо мне. Беседуем обо мне, не делая этого — то есть не упоминая конкретно Мориса или изнасилование. Мы в основном говорим обо мне, а позже о моем отношении к отцу и о том, как он увидел меня. Странная сцена.
Он казнит себя, что не показывал своей любви ко мне. Тут он не прав, я очень хорошо знала, что он меня любил. Я знала все слишком хорошо, потому это никогда не интересовало меня. Мне были нужны мужчины, а я не смотрела на него как на мужчину.
Все-таки, мне думается, я не интересовалась этим, так как не могла принять его отношения к матери. Я не могла смириться с тем, что он всегда ей покорялся.
— Твоя мама была хорошей женщиной. Я любил ее, конечно, однако у нас было немного общего, скорее, очень мало. Мне нравилась ее хозяйственная расторопность, ее склонность к порядку, ее проворство, аккуратность и ее преданность тоже. Я любил ее очень сильно, но мы даже не разделяли нашей привязанности к тебе или Сюзанне, поскольку не видели вас в одном и том же свете. Например, я знаю, ты была сильной и смелой и ждала от нас всего, всех ответов. Я знаю, твои требования были безграничны. Твоя мама могла видеть только то, что не выходило за рамки твоих успехов в школе. Она была довольна, она считала, что у тебя все прекрасно. Вот почему она была куда больше разочарована в тебе, чем я… Я имею в виду до твоей отправки в Лаклэрьер.
Это меня совсем не удивляет…
Теперь мой черед говорить, рассказать ему, как я обычно думала о нем, насколько крепко любила и прежде всего объяснить ему, что я за человек.
— Ты видишь, я снова твоя дочь, — говорю я ему. — И была ею со времени этого обеда, с сегодняшнего вечера… Потому что, начиная с настоящего момента, я никогда больше не скрою ничего от тебя. Нельзя оставаться раздвоенным, отдавая только половину себя другим. Вероятно, мы всегда носим маски, надетые на различные лица разных людей… Выходит, не так, как в действительности. Люди или разрезают себя на маленькие кусочки и подкармливают вас «вкусненьким», или отрезают себе головы, или вспарывают себя… Ты понимаешь, папа, я могу любить тебя только целиком, всей собой… Или тогда я должна отделить себя полностью от всех, как это сделал ты. Но почему ты ударился в самоанализ?
— Потому что у меня ничего не оставалось, Нея. Твоя сестра уехала. Я знаю, она не хочет иметь ничего ни с тобой, ни со мной, ни с семьей. Что касается тебя, ты уехала в эту психушку. У меня было такое чувство, что мы избавлялись от тебя, как если бы закрывали что-то, чего надо было стыдиться: это было нечто вроде ампутации, и ты тоже отказалась от нас, как и твоя сестра. По крайней мере, я был абсолютно счастлив, живя как хобо[13]. У меня оставалось кое-что, чем можно было занять себя. Это моя берлога и викторины удерживали меня. Я отрезал себя от всех других возможностей и вариантов…
— Но ты не мог… Я не знаю… Я имею в виду, не мог ты увлечься женщиной или…
— Я всегда любил женщин, как тебе известно. У меня было много их, но сейчас я не могу даже подумать о женщине… Возможно, из-за возраста, настоящей старости, когда не хочется ничего и не нужна женщина наугад, а хочется только одной, избранной женщины, но мне ничего не стоило сделать выбор…
— Но ты не должен выбирать меня, папа. Я твоя…
— Да, у меня есть ты, Нея, но ты…
— Не говори, что я не женщина! Я женщина, и этого достаточно. Я говорила тебе раньше, что я женщина… Когда я увидела тебя недавно в ванне и обратила внимание, какой ты красивый, я знала в глубине души, что я женщина.
Я подхожу к отцу и сажусь рядом с ним. Кладу голову ему на плечо, а он погружает свои пальцы мне в волосы, гладит по щеке и целует меня. Я прячу голову под его подбородком и в свою очередь тоже запускаю руку в его волосы и глажу по чудесной гладкой щеке.
— Эти бритвы в твоем наборе слишком большие, не правда ли, отец? Твое чудесное гладкое лицо выглядит именно так, как, по-моему, и должно выглядеть лицо мужчины. Все вы, мужчины, можете быть привлекательными, если захотите. Мы, женщины, ласковые и нежные, потому что мы вынуждены такими быть. Но чем более мужественны вы, тем должны быть ласковее мы, и сейчас, отец, ты самый мужественный мужчина, какого я когда-либо знала или видела.
Я смотрю на него, думаю о том, какой же он сейчас красивый. Моя рука проскальзывает под халат ему на грудь. Я чувствую, как бьется его сердце.