Выбрать главу

— Ты знаешь, я люблю тебя, не так ли?

— Да, Нея, — говорит он. — Я знаю.

— Но ты знаешь теперь как?

— Я не уверен, — произносит он.

Мой рот возле его лица, обе мои руки на его лице. Я смотрю ему прямо в глаза. Глажу его веки, его белые брови. Моя рука опускается вниз на шею и замирает у него на плече. Я распахиваю его халат. Он не двигается и смотрит на меня пристально, встретившись с моим взглядом.

— Мне кажется, я знаю, как ты меня любишь, Нея. Но не та ли это любовь, которая уже все разрушила?

— Наоборот, разве не отказ разрушил все?

Он опускает глаза. Он очень хорошо понимает: его тело принимает то, что я осмеливаюсь предложить ему. Я должна примирить его с самим собой. Я должна помочь ему примириться с его прошлым, с его воспоминаниями, мыслями о нем самом и обо мне, с тем, что мы сейчас вместе. Поэтому я говорю ему громко и отчетливо:

— Ты знаешь, папа, кровосмешение — это как раз то, чего человек хочет, равно как и всего прочего.

Он не отвечает мне, но и не отсылает прочь. Я прижимаюсь к нему и продолжаю:

— Не говори мне о табу или непорочности, не говори мне о том, что я сама уничтожила. Что я говорю тебе, так это то, что ни о чем не жалею. Я не жалею ни о чем, что было мной разрушено в моей жизни. Даже Морис был только источником любви и правды в моей жизни, и я надеюсь и верю, что значила то же и для него. Все, что случалось со мной в жизни, как ты видишь, происходило потому, что я всегда делала то, чего желала. Я хочу любить тебя и хочу быть любимой тобой. Хочу, чтобы мы любили друг друга подобно солнечному свету, любили при ярком свете дня. Я хочу слиться с тобой и обнять тебя и хочу, чтобы ты обнял меня. Я хочу полностью узнать тебя. Что еще я могу дать тебе? Радость и экстаз, язык счастья. Если ты соединишься со мной и возьмешь меня, ты получишь все, что слово «мужчина» значит для меня, ты поверишь в то, что мы ничего не теряем, не причиняем боль, не уничтожаем друг друга? Нет, мы снова объединимся, мы опять будем вместе, связанные, объединенные. Вместе…

Я крепко прижимаю его к себе, развязываю пояс халата. Прошу его встать, и он поднимается. Я тоже встаю. Сбрасываю халат с его плеч на пол. Снимаю ночную рубашку и говорю:

— Ты видишь и смотришь, я тоже вижу и смотрю. Сейчас давай спокойно и мягко ляжем в твою постель, если ты этого хочешь.

Мы вместе ложимся в постель, и я прижимаюсь к нему, вжимаюсь сильнее. Очень медленно и осторожно мы ищем, мы погружаемся. Все, что я даю этому мужчине, что отдаю детству и невинности — это счастье и свободу, и это же получаю от него. Снова мы единосущны. Наконец мы одно тело, рожденное одной и той же плотью.

Глава 10

СТРАНСТВУЮЩИЕ РЫЦАРИ МАЛЬТЫ

Состояние совершенства — это когда смена порядка и беспорядка является функциональной, гибкой, изобретательной, созидательной.

Эдгар Мори. «Утерянный образец.
Человеческая природа»

Слабые выбирают сильных. Дети могут однажды выбрать себе родителей. Женщины всегда выбирают себе мужчин. Сильные существуют или навязывают себя, они подавляют. Однако порабощение можно присвоить, принять или, еще лучше, использовать.

Само применение родителями власти освобождает детей. Женщина выбирает, ибо знает, что является предметом обмена, торговли или покорения. Что касается одного табу из многих, которые постоянно можно найти во всех цивилизациях, во всех веках, то оно фактически касается не кровосмешения, а свободы выбора, настоящей автономии людей… Приятное, успокаивающее кровосмешение распространяется и продлевает поиск удовольствия одиночкой. Ужасные муки рождения изгоняются только с первым поцелуем матери. Ротик открыт снова — после всасывания молока, — чтобы пить слюну матери. И сперма брата или отца, в свою очередь излитая в лоно или в рот молодой женщины — сестры, раздающей жизнь и поцелуи, — растекается восхитительными волнами, начало и устье реки, жидкая цепочка существования вечности. Как еще могло человеческое общество рассматривать эту магическую связь, которая суммирует и погружает жизнь сначала в общение, затем в смерть, как не с чувством очарования и страха?

Отец явно предпочитал, чтобы все между нами оставалось само собой разумеющимся. Зачем подтверждать поступок, предназначенный для сохранения в тайне?

Ради него, во-первых, и прежде всего — для себя. Мне нравится, когда слова выражают действие.

Морис все же пошел дальше, потому что при помощи слов, путем признания своей вины он трансформировал силу в любовь, мою ложь в правду. И прежде всего благодаря ему я заставила отца не только смотреть на меня, но и слушать, когда мы получаем удовольствие, которое лишает нас силы и уничтожает наши предубеждения.