- Почему же?
- Суеверная. Вот фотограф из дивизионной газеты хотел меня снять на карточку. Еще когда наградили вторым орденом. Трепался, что при. моей внешности снимок можно сразу пускать в печать. Безо всякой ретуши. Однако не далась я фотографу в руки. Зря он на меня наводил свой оптический при-цел. Дело было как раз перед наступлением… Не люблю испытывать судьбу! Потому и не загадываю насчет будущего. Разводить разные фантазии…
- Фантазии я тоже не уважаю. А примериться к завтрашнему дню… Вот хотя бы сейчас. Пока немцы позволяют. Может хирургом станете?
- Хирургом? Нет, на мирное время военных хирургов хватит. Еще без практики останешься. Тогда ведь только гражданские болезни останутся. А вот если бы, - она проводила взглядом трассу пуль, светящихся поверх голов, - ребятишек лечить. Впрочем, не знаю… Никогда не думала…
- А почему бы о мирной жизни не помечтать? За нее тогда и воевать сподручнее…
- А если вернусь домой да с пустой душой? До того обеднела - хорошим людям разучилась верить. Сам-то разве не заметил за мной такого? - Она помолчала, ждала, что он откликнется, но отклика не последовало. - Все чувства во мне умерли. Только ненависть к фашистам осталась.
- Не верю! А любовь? Доброта? Знаете, что Новиков, ну, тот усатый дяденька, про вас сказал? «Она, - сказал, - сердитая, но добрая…»
- Твой Новиков уже, наверно, в медсанбате. Голень у него перебита. Шину наложат. А костылями долго ему стучать придется. Для него война - вся…
- Я видел, как вы за ранеными ухаживаете! Из-под огня выносите. Ну, как же! А без любви откуда и ненависть возьмется?
- За ранеными ухаживать - дело хорошее. - Она снова вздохнула. - Хуже, когда за тобой здоровые начинают ухаживать… Плохим людям поверила. На хороших веры не хватило.
- Опять на себя наговариваете.
- Сам не убедился? Вот тебя сегодня в трусы зачислила. Еще на том берегу возвела напраслину. Эвакуировались бы мы вдвоем на дно - и разговор весь. Утопленникам рассуждать некогда. Теперь представь - только один из нас выбрался бы на этот берег подобру-поздорову. Один из нас, из двоих, живой из воды вышел бы, чтобы обсушиться на белом свете. Или я бы о тебе, несчастливом, правды не узнала. Или ты бы от меня, убитой, прощения не выслушал, носил с собой вечную обиду.
- А я на вас, Незабудка, вообще обидеться не могу. Только пожалеть…
- Не смей меня жалеть! Я вовсе не слабая. Вот захочу - и забуду про себя все плохое! Только и всего…
- А я ничего про себя забывать не хочу. И когда страхом трясся, дрожал за свою шкуру - помню. Я вот, признаться, в последних боях больше бояться стал, чем прежде. Или потому, что победа ближе?
- Мой страх наоборот на убыль идет. Привыкла? Или стала к себе безразличная?
- А может оттого, что душа в одиночестве?
Незабудка привстала и всмотрелась в его смутно белевшее лицо. Увидела глубокие глаза с теплинкой и разлетистые черные брови? Или только вообразила себе все. черты лица в темноте? Она долго молчала, возбужденная разговором, который затеял младший сержант.
«Мечты, мечты, где ваша сладость?..» Намечтаешь столько, что в каску не заберешь. Придет ли для меня эта мирная жизнь? А если я с войны калекой приковыляю? Очень прошу, - она все сильнее раздражалась, даже сердилась, - не думай оби мне лучше, чем я есть. Все чувства на войне израсходовала. Даже энзе не осталось…
- А чувства вообще нельзя израсходовать.
- Если дотяну до победы - забуду себя, фронтовую. Забуду, и вся недолга! Натощак буду жить, без памяти.
- А память нам не подчиняется. Над ней не то, что наш «большой хозяин», ноль первый, сам Верховный Главнокомандующий не властен. Ну, как же! Иногда начнешь что-нибудь вспоминать.- никак не вспомнишь. А забыть захочешь - никак того из памяти не выгонишь. Разве я могу хоть на минуту забыть, что меня война обездолила, круглым сиротой сделала?
А чем прилежнее забываешь - те‹м сильнее это прячется в памяти. Какие-то там есть закоулки, тайники, запасные позиции, что ли… Прячется, а прочь из памяти не уходит. Если бы мы своей памятью (распоряжались - никто бы зла не помнил, никто бы от угрызений совести не страдал…
8
Может быть, темнота придала Незабудке смелости, или ее тронуло душевное расположение соседа, или ее в самом деле мучила совесть, но она ощутила внезапную потребность исповедаться.
- Между прочим, всю зиму в одном блиндаже с майором прожила, - она горько усмехнулась. - Весь медсанбат знал. Как говорится, - она запнулась, а затем с отчаянной решимостью выпалила, обжигая себе губы словами, - замужем не была, без мужа не спала!