Наконец-то младший сержант закончил свои прогулки - через Неман протянулся подводный кабель. Едва младший сержант выбрался на западный берег, он попал под очередной огневой налет. Воздух шатался от разрывов, частицы песка повисли над берегом медленно опадающим облаком. Солдаты сидели в окопах, щелях, не высовывая голов. Никто, кроме Незабудки, и не видел, как младший сержант дополз до своего «узла связи».
Возможно, он испытывал бы страх, если бы ему не было так холодно. Сейчас страшнее всего был холод. Холод проникал за воротник, в рукава мокрой гимнастерки, сквозь швы, сквозь ткань. Песок леденил голые ступни. Он добрался до своего окопа, - как сильно осыпались стенки! - взялся за телефонную трубку и был счастлив удостовериться, что «Сирень» на проводе.
- Я - «Незабудка»! Алло! Вы меня слышите? Не слышите? У меня все в порядке. Плохо слышно? Говорю - в порядке! В порядке!!! Не поняли? Алло! Проверьте свою линию. Опять не слышно? Дайте к аппарату ноль третьего! Снова не поняли?!
Младшему сержанту было невдомек, что он говорит сейчас очень неразборчиво. А откуда возьмется ясная речь, если зубы отбивают неостановимую дробь? По наставлению полагается трубку брать левой рукой, а Незабудка заметила, что младший сержант как-то неловко держит трубку правой рукой и прижимает ее подбородком.
При свете следующей ракеты она заметила - младший сержант пытается перевязать себе руку. Подошла, увидела, что он сильно раскровянил руку, и принялась ее бинтовать. Ведь когда связист пропускает через кулак невидимый провод, опасаясь потерять его, он часто накалывается об острые сростки, оголенные от изоляции, и стальные иглы раздирают пальцы до крови. Руки бывалого телефониста всегда в шрамах и рубцах.
- А ты обидчивый, - она окончила перевязку.
Младший сержант отрицательно покачал головой, но ничего не ответил; у него зуб на зуб не попадал.
- На-ка вот! - Незабудка набросила ему на плечи плащ-палатку.
Он торопливо завернулся в нее и улегся на песок.
Над рекой установилась тишина - пусть непрочная, обманчивая, но все-таки тишина. Незабудка слышала даже, как плещется вода на быстрине.
По-видимому, немцы не решились контратаковать в темноте или подтягивали силы. Утром бой разгорится снова. Немцы не пожалеют сил, чтобы сбросить худосочный батальон в Неман и отбить «пятачок». Но это будет утром, впереди еще длинная-предлинная ночь и, если не думать об утре и тем самым не укорачивать ночь, можно неплохо отдохнуть.
7
Они улеглись рядом, так близко, что плечи их почти касались. Он подложил руку с забинтованной кистью ей под голову. Она лежала настороженная, ждала, что он вот-вот полезет с нежностями, как это делали другие, которым она разрешала лечь рядом с собой. Но он лишь спросил: «Так удобно?», и продолжал недвижимо лежать рядом. Краешком глаза она видела строгий профиль, - большелобый, с точеным носом и твердо очерченным подбородком.
Он снял один наушник, но продолжал прислушиваться к тому, что делается на линии. Доносился далекий писк, клочки морзянки, треск, чьи-то позывные и рваные слова команд на другом конце провода. Кто-то вдохновенно матерился басом и проклинал глухого, сонного «Оленя». Время от времени «Незабудка» считала до пяти, подтверждала свое присутствие на проводе. Но «Сирень» безучастно молчала, было тихо и спокойно.
- Какое совпадение! - она весело удивилась. - Меня кличут в батальоне Незабудкой. И вдруг - твои позывные. Вот ведь какие случаи случаются!
- На этот раз случайности нету, - признался он смущенно. - Я вчера попросил эти позывные. У нашего старшего лейтенанта. На узле связи. Сказал, «Незабудка» у меня везучая. Меньше обрывов на линии. Когда Вильнюс брали, меня тоже придали вашему батальону. И тогда на проводе «Незабудка» жила. Ровно месяц назад. Не помните?
- Нет.
- Ну, как же! Я тогда в подвале с рацией сидел. Где вы раненых перевязывали. Ну, тех, кого на улице Гедемина подобрали.
- Бой тот помню. А вот, что ты в подвале сидел…
Она прикрыла глаза, так ей легче было воскресить в памяти ранний вечер тринадцатого июля, душный, пропахший порохом, дымом и гарью, окровавленный вечер…
- Ох, вы тогда на раненых кричали! Ну там, в подвале…
Она с удовольствием закивала.
- Иногда на раненого накричишь и сама успокоишься. И ему не так страшно. Раненый про себя так рассуждает: «Ну, если на меня сестрица повышает голос, значит, мое положение вовсе не такое скверное. Не станет же сестрица кричать на умирающего! Значит, и подвал не отрезан от своих. Зря кто-то сболтнул…» А между прочим наш подвал в форменное окружение попал.